Дарья Меркотан - Сказки королевского барда. Для детей, которые успели вырасти

Редактор Глеб Буваненко

© Дарья Владимировна Меркотан, 2017

ISBN 978-5-4490-1517-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Навстречу ему скакала не девица и не парень: что-то среднее, благодаря ухищрениям придворной моды. Так что попробуй разбери с такого расстояния, есть под кирасой грудь, али пустая она. И все же это был мальчик! Без сомнений, не могла женщина так ровно держаться в седле, неся на плечах тяжесть доспехов. Поравнявшись с ним, воин резко натянул поводья. Добротный конь, сытый, с блестящей шкурой широко раздувал ноздри, косил глаза на коленку, закованную в железо, и норовил цапнуть за нее.

Он скользнул взглядом по обмундированию всадника. Богатое седло… Если присмотреться. Уздечка и нагрудная прозвездь блестели ярко начищенным серебром, немного потертым. Доспехи были в выщерблинах и царапинах, не слишком глубоких, но легших такой густой сетью на металл, что он перестал отражать солнце. Кожа тоже была в паутине складок. Иначе говоря, сразу было и не определить, к какому сословию принадлежал воин: то ли разорившийся дворянин, то ли обыкновенный бандюга, отбившийся от шайки.

– Доброго дня, – всадник снял перчатку и протянул руку с длинными пальцами. – Я не кусаюсь, – заметил он, пока бард, которому страсть как хотелось поговорить с кем-нибудь, не мог вытянуть из себя ни слова.

– И вам того же, сир.

– Хе! Рыцарем обозвал! Ладно, нравишься ты мне, – всадник улыбнулся, обнажив крепкие лошадиные зубы. – Поехали со мной, будешь воспевать мои… Ну, не подвиги. Дела. А скоро, быть может, и подвиги. Кто знает…

– Деточка, ты кем себя возомнил? Я играл при дворе самого короля!

– А чего пешком идешь? Э! – не-рыцарь досадливо махнул рукой с зажатой в ней перчаткой и ударил коня пятками в бока. – Много пропустишь, пока под ноги смотреть будешь. Со мной и интереснее, и страну повидать сумеешь.

Всадник хрипло выматерился. Видно, тоже ему скучно было. Бард нагнал коня, так и стремившегося перейти на рысь, и взялся за стремя.

– Так тебе бард нужен?

– Дошло до утки на третьи сутки.

– Ты со мной не шути, а то такую песню сочиню, потом до конца жизни без красных щек в гостиницу не войдешь.

– Язык вырву.

– Спасибо, хоть пальцы не скормит… – пробормотал бард.

– Что? Четко говори, туговата я на ухо.

Но вот он поднял глаза на воина. Могли ли быть у мальчика эти губы, могла ли быть у мальчика эта посадка головы, могли ли быть у мальчика эти тонкие пальцы? Ее красота была красотой зрелой женщины, и бард вспыхнул красным до кончиков ушей.

– О! Миледи! Виноват, я не думал, что дама вашего возраста и статуса станет разъезжать в одиночку по нашей стране, – он поклонился до земли, сняв шляпу и подметя пером дорогу.

– Хе! Миледи обозвал! Хорошо, в этот раз я тебя прощаю, – дама сверху-вниз глянула на музыканта. – Странное дело… Разве ты не слышал о женском подразделении Рыцарского Ордена Святого Георга?

Бард присмотрелся к щиту, притороченному к седлу. Герба на нем было, а если и был когда-то, то теперь он был замалеван черной краской, причем, явно наскоро – в некоторых местах все еще виднелся зеленый фон.

– Нет, миледи, не слышал. Но позвольте заметить, что ваша экипировка скорее напоминает мне о рыцарях, сбежавших с войны, чем о благородных воинах, что борются за своего государя…

Она резко свесилась вниз, зло блеснув глазами. Бард отшатнулся, до белых костяшек сжав ремень своей сумки, и сильно побледнел. Такие взгляды никогда не сулили ничего хорошего.

– Это хорошо. Бард, – она выплюнула последнее слово. – Пойдешь со мной?

– До той поры, пока нам обоим будет по пути.

Он гордо зашагал рядом с конем.

Бард все чаще замечал, что дама то картавит, то неправильно произносит звуки. Она еле заметно вздрагивала, как конь от увиденной палки, когда он подходил к ней из-за спины. Слух, судя по всему, у нее отнялся давно, а язык начал путаться без него лишь в последнее время. Удивительно, как она вообще понимала, что ей говорят.

– Зачем тебе бард?

Она сделала вид, словно витала в облаках и не слышала, так что вопрос пришлось повторить.

– Чтобы обо мне потомки помнили, – женщина улыбнулась. – Песню сочинишь, она станет известной…

– Ты сможешь ее услышать?

– Что за вопрос? Я могу тебе даже мотив напеть и идею для рассказа подскажу!

Дама откашлялась, будто и правда собралась петь, но вместо этого вдруг вытащила из-под лошадиной попоны меч. Его клинок, в отличие от кирасы, был ярко начищен и блестел в свете костра, рукоять его была покрыта черной кожей. Также на ней располагалось кольцо, чтобы меч в случае чего можно было держать горизонтально.

– Он не слишком дорог для простой дамы?

– Песню о нем напишешь, тогда расскажу, откуда он у меня.

– Как я напишу песню, если не знаю всей истории?

Дама задумалась и поудобнее уселась у костра, положив меч поверх колен.

– Недавеча ехала я близ озера. Гляжу, гладкое оно стало, серебряное, ну прямо зеркало. И тут из него высовывается рука. Зеленая, вся в чешуе, пиявках и бородавках. Эге, думаю, какая страшная жаба вымахала. А рука трясет мечом. Я лошадь к дереву привязываю, спускаюсь к воде и на руку эту смотрю. Не хотелось, понимаешь, ноги мочить. Вдруг из воды кикимора выпрыгивает, да как заголосит…

У барда уши сначала покраснели, потом посинели, грозя отвалиться. Женщина решила пересказать ему весь монолог озерной девы, ругаясь при этом страшно и по-мужски, да так искусно, что поставь рядом корабельного боцмана – он бы себе пару-тройку выражений записал на память.

– …наорала на меня и мечом в меня бросила.

– Позволь, я кое-что уточню, – бард боязливо поежился и никак не мог отойти от услышанного. Он не знал, что смутило его больше: что кикиморы раздают мечи направо и налево или что дама, а он все же надеялся на ее благородное происхождение, так ругалась. – Она тебя матом обложила за то, что ты меч долго не брала?

– Ну да. Гадина морская, – женщина сплюнула. – Какой нормальный человек осенью в воду полезет? Я ей так и сказала, а сверху еще прибавила, что она, дрянь болотная…

Ночь, столь светлая на небе, смотрела на тусклый костер холодными звездами. В эту пору обычно наступали заморозки, но отчего-то землю не устилал туман, и первые морозы жгли не так больно. Дама все говорила и говорила, хрипло смеясь и коверкая звуки, и голос ее уносился под купол неба.

Обстановка, в которой она вела свой рассказ, так и располагала написать хотя бы поэму. Язык дамы лишь мешался и наводил на мысли о похабных песнях.

– Кто ты? – крикнула дама, уперев руку в бок.