Алексей Дьяченко - Словесник

– Да. Очевидное.

– А вот самые очевидные вещи, они никому в голову и не приходят. Поэтому и говорят: «Всё гениальное – примитивно и просто». А главное, не нужно разрешения мирового сообщества. Просто берёшь горелку и делаешь вакуумные шарики.

На следующий день, в субботу, по двору неспешно прогуливалась Татьяна, выгуливая своего пуделя по кличке Дастин. Рядом с ней вышагивал Марк Игоревич Антонов, представившийся ей как старший по подъезду.

– Так, говорите, во втором подъезде проживаете? – заискивающе переспрашивал Антонов. – Внучка Ерофея Владимировича? Вы даже не представляете, в какой гадюшник попали. Это, доложу вам, не подъезд, а нечто среднее между цирком шапито и сумасшедшим домом. Докладываю обстоятельно и по существу. Начнём с первого этажа. Пятнадцатая квартира. Ну, дедушку вашего из деликатности пропустим. Шестнадцатая. Проживает «вечная мать» Элеонора Васильевна Вискуль. Она же Королёва, Гаврикова, Брянцева, Сердюк. Было пятеро мужей, было пятеро детей. Двое старших детей уже в могиле лежат, а она всё рожает, никак не остановится. Семнадцатая квартира. Беридура Станислав Мазаевич, борец с чертями. В прошлом году сел на «белого коня», бегал по двору нагишом, гонялся за бесами. В восемнадцатой – Медякова, медсестра из детской поликлиники, баба зловредная, самогонщица. Всех опоила своим зельем. Сам-то я, как пять лет назад бросил пить, так с тех пор в рот капли не беру. Даже вспоминать противно. В девятнадцатой – я, собственной персоной, проживаю, врач-терапевт Марк Антонов. Не Марк Антоний, а именно так, как сказал.

Татьяна заметила мою дочь Полину, вышедшую из подъезда, и не решавшуюся из-за Антонова подойти и жестом подозвала девочку к себе.

– Мы с Полечкой, оказывается, в один бассейн ходим. Сдружились, – пояснила девушка старшему по подъезду.

– Ах, так. Наверное, я вам надоел? – наконец сообразил назойливый ухажёр. – Пойду, мне за квартиру ещё надо заплатить.

Татьяна не стала его задерживать.

А Полину больше интересовала собака, которая хоть и была с характером, но позволяла детям, любящим животных, гладить себя.

Проснувшись в час пополудни, я вышел на кухню. Жена стояла у окна и наблюдала за кем-то во дворе.

– Что там увидела? – с притворным интересом осведомился я перед тем, как идти умываться.

– А ты сам посмотри, – предложила супруга.

Я глянул в окно и увидел ту самую красавицу Татьяну, из-за которой вчера чуть было инфаркт не получил. Она прогуливалась вместе с Антоновым. Мне не понравилось, что девушка смеется в ответ на слова, сказанные Марком Игоревичем. Заметив, что дочка подошла к ним, я с негодованием в голосе супруге заметил:

– Нельзя позволять Полине гулять с Ермаковой. О ней бог знает, что говорят.

– Во-первых, не с Ермаковой, а с Таньшиной. У неё такая фамилия. А во-вторых, у Татьяны сложная судьба, надо быть к ней снисходительным, – ответила Галина фальшивым голосом, оправдывая женщину, которую на дух не переносила.

Дослушав до конца наставительный ответ жены, я получил одну лишь пользу, – узнал настоящую фамилию Татьяны, но на душе стало ещё противнее.

Я, конечно, и сам был неискренен, требуя запрета на общение дочери с Таньшиной, но терпеть не мог, когда «включая в себе голос истины», лгала жена. Мне хорошо была известна нетерпимость Галины ко всем людям, «замаравшим» себя, ведущим, с её точки зрения, «неправильный» образ жизни.

Сама Гордеева вышла замуж девственницей и считала, что это обстоятельство возвышало её над «падшими женщинами» и давало ей индульгенцию на всю оставшуюся жизнь. Во время застолий она с гордостью об этом рассказывала, ставя себя в пример ветреным и, как она выражалась, «недальновидным» подругам. Мне ненавистно было в жене это высокомерие.

Сняв с веревки сушившееся на кухне полотенце, я направился в ванную принимать душ.

По субботам Полина посещала бассейн. Жена в этот субботний день с ней на занятия по плаванию не поехала, попросила меня её подменить.

В бассейне был открытый урок, – родителям раздали бахилы и пустили посмотреть, как обучают их детей разным стилям плавания.

На мгновение отвлекшись от Полины, демонстрировавшей мне стиль «баттерфляй», я заметил на противоположной стороне бассейна Таньшину в закрытом синем купальнике. Почувствовав пристальный взгляд, Таня на меня посмотрела. И, о чудо! Она улыбнулась широко и открыто, как хорошему знакомому, и не просто ответила кивком, а приветливо и можно сказать, игриво, помахала рукой.

Конечно, это был жест вежливости, продиктованный исключительно её темпераментом, но мне показалось, что в этом её приветствии было нечто большее.

Домой мы с дочкой возвращались пешим ходом, в компании с Таньшиной. Шагали не спеша. Татьяна была словоохотлива, но беседу начал я с самого, как теперь понимаю, непристойного вопроса о её родителях.

– Татьяна, скажите, какое у вас отношение к родителям? – фальшиво-назидательным голосом осведомился я.

– Ну, во-первых, они меня очень любят, – стала отвечать Таньшина предельно серьёзно. – Я имею в виду отца и его вторую жену. И это останется со мной навсегда. А во-вторых, это грустная тема. Давайте, я вам лучше расскажу о том, как я училась на парикмахера.

– Давай, – согласилась Полина.

– Мой дедуля, Тихон Макарович Таньшин, папин отец, – он по профессии железнодорожник-МИИТовец. МИИТ, Полечка, это Московский Институт инженеров транспорта. Так вот, дед всю жизнь проработал с железом, изучал в лаборатории прочность металла, делал эксперименты. Есть у него труды. Всё время, сколько помню его, носился с металлическими образцами. Я тоже, как и вся моя родня по отцовской линии, дядьки, тётки, поступила в МИИТ.

– И тебя туда тянули? – уточнил я, не от невнимательности, а больше из желания перейти с Таней на «ты».

– Я же и говорю, – обрадовалась Таньшина, правильно понимая мотив моего вопроса и радушно улыбаясь. – После школы я думала, куда поступать? Надо было куда-то поступать, как все это делают. Но куда? В МИИТ, конечно. Я туда поступила, отучилась полтора семестра, то есть меньше года…

– А какие экзамены ты сдавала? – перебил я лишь для того, чтобы ещё раз обратиться к Тане на «ты».

– Математику, физику, по-моему, два сочинения, – принимая игру и широко улыбаясь, ответила мне Таньшина.

– Устная математика? – поинтересовалась Полина, напоминая нам, что мы не одни.

– Нет, математика письменная. Причём я же поступала в институт после математической школы. Меня отец туда отдал.

– С какого класса? – задала вопрос моя дочка, на этот раз больше из баловства.

– Значит… Начать с того, что первые шесть лет я училась во французской спецшколе.