Михаил Садовский - Пока не поздно

– Ты снишься мне или я брежу? – беспомощно прошептал и явственно услышал её голос.

– Вся жизнь теперь – сон. Ты разбудил меня, родил для любви. Теперь я рожу тебя для себя. Ты выйдешь из меня, чтобы навсегда со мной остаться. Понимаешь, ты не можешь исчезнуть… ты не можешь исчезнуть один… – выдохнула она прямо в твои в губы. – Понимаешь? Не кори себя. Я сама виновата… не смогла дать столько счастья, чтоб этот поток нёс тебя, и ты не сумел бы выбраться… ты нырнул с головой, а как стал оглядываться, где оказался, – испугался… нет, не от трусости… от счастья! Значит, так тоже бывает… оно пугает, если его мало, чтобы заполнить всё остальное в жизни… чтобы было только счастье – я сама виновата… – ты лежал с закрытыми глазами и плохо понимал, что же на самом деле с происходит. Ответить? Кому? – ты с трудом разодрал веки – никого! Снова закрыл глаза и опять явственно почувствовал её дыхание на своих губах. – Ты всё это знаешь… ну, посмотри с моей стороны: провинциальная девочка, общежитие техникума, комната на троих, завидки брали на товарок – они такое рассказывали, возвращаясь по утрам, что я задыхалась от волнения и страха! И не шла… не шла с ними, хоть заманивали и звали… опытный мальчик раскусил меня. Чужой. Он не наскоком взял, как ты… а удивлением! «Разве такие бывают?!» и «Так разве бывает?!». Ухаживал! Обхаживал! Может, любил даже? Не знаю. И почему пошла за ним – не знаю. Я знаю только, почему ушла от него. И не поплакала… и ему легко было. От него только маленький кусочек оторвался. Но он сопротивлялся, конечно, – обидно ему стало! А я будто ожила! Витька на руках, комнатушка в коммуналке… и всё. Ни диплома, ни денег, ни помощи… да перемочь-то, оказывается, всё можно! А ты когда появился, я уже не думала о том, как умереть лучше и чтобы сына спасти… помогали мне люди… и товарки мои прежние особенно… хоть и советовали порой непотребное, да убеждали… сказать честно: не выдержала, попробовала раз-другой, а потом-то никак в себя вернуться не могла, витала над, сама себя внутрь не пускала… и очень меня вода влекла! Как воду завижу – меня тянет! Хоть в лужу… я под душем часами стояла… может, грех смыть хотела – это если по-простому смотреть… – ты застонал и заскрипел зубами: «Так это ж про меня! Это ж я теперь никак в себя вернуться не могу. И не вернусь уже!». – Послушай! – она толкнула его в грудь так сильно, что сбилось дыхание, глаза сами собой распахнулись и тут же крепко зажмурились от невероятного усилия не закричать. – Послушай! – порхнул у на твоих губах её выдох. – Ты когда появился, я внутри так закостенела, что не могла ни улыбнуться, ни руки протянуть, ни глаз на тебя поднять… это случай… камешек на дороге, что в туфлю залетел – без предупреждения, без надобности, без спросу, а ведь остановишься и поклонишься, и внимание окажешь!.. Не забыл, как всё было? Не забы-ы-ы-ыл!.. Потому что это первая любовь у тебя была! И у меня тоже! А первая не забывается… а что до того-то было? Да разве арифметикой объяснить можно! Какие ж я слова услышала! Да какие у тебя губы! Я тут враз обессилела, потому что у меня после столбняка моего сразу вспышка – ослепла, ослабла, распахнулась и загородилась тобой в один момент от всего – ничего мне не надо стало… а когда я поняла, что и тебе кроме меня ничего не надо, опять ожила и расцвела… не то что почувствовала – увидела! Рассказали бы – не поверила б. Увидела!.. А когда Витька заболел, и ты спас его… разве это объяснишь… мне показалось, что ты ему не чужую кровь переливал, а свою… и он после больницы без тебя ни есть, ни пить не хотел… Помнишь?.. Мне даже показалось, что он на тебя похож стал! И нянечка там, в больнице, всё обхаживала меня: «Повезло вам, мамаша, у Никиты-то Степановича золотые руки! А кто он, кто вам? Родственник или так?». Люди простые вопросы задают. Самые трудные. Я не знала, как ответить – не ей, себе. И сердце привирало: постучит, постучит – остановится! Аж дыханье перехватит… и опять давай колотиться… значит, правда, сердцем любят… Я потом прокляла всё на свете… «родственник или так…», и благодарность забыла… Ты и сына забрал со мной вместе… и не вернул.

И потом она приходила каждую ночь, едва ты засыпал, и оставалась до момента пробуждения. Её присутствие было настолько плотски ощутимым, и ночная жизнь настолько реальной, что утром ты шёл искать следы её присутствия… но нигде не мог ничего обнаружить… ни остатков обеда, ни недопитой бутылки вина, ни клочка бумаги с её почерком, ни пенальчика помады, полотенца, голубенького халата, увесистой косметички, сброшенных наскоро туфель, любимого шарфа, который подарил ей на день рождения… ты бродил по квартире, не соотнося своих поисков со сном и действительностью, – должно же было остаться хоть что-то от вашей совместной реальной жизни, которая происходила ночью!.. Ты не допускал и мысли, что это было нечто другое! Наверняка реальное, но такое, что не оставляет видимых материальных следов… ни одной фотографии ни в альбомах, ни в бумажных конвертах, а ведь вы накануне вместе рассматривали их, как стоите на набережной, плывёте на речном трамвайчике и смотрите на далёкий берег, опершись локтями на перила… ни одного письма, адресованного ей…

Ничего. Дневная жизнь теперь стала ожиданием. Что бы ты ни делал, ждал. В дороге на работу, в больнице, во время еды, вечером на прогулке. Ты прибегал ко всяким уловкам. Например, шёл медленно-медленно по вашей любимой аллейке в парке, медленно и закрыв глаза, в надежде, что вдруг почувствуешь, как бывает ночью, её прикосновение губами к щеке и просунутую узкую ладошку между твоими локтем и талией… или застывал в кресле перед окном и притворялся спящим, всё более напрягаясь и не шевелясь, ты старался представить, что вот сейчас она бесшумно опускается на коленки и щекой ложится на твои ноги… точь-в-точь как ты любил делать ещё мальчишкой, когда мама сидела изредка на диване и держала опущенные перед собой руки ладошками одна к другой… тогда ты подбивал их своей макушкой, сдвигая к животу, удобно по-кошачьи устраивался щекой на пахнущем домом платье и застывал…

Нет. Закрыть глаза и притвориться – было мало. Как ни воображай – она не появлялась. Зато стоило лишь провалиться в сон, её горячее узкое тело возникало рядом с твоим и существовало настолько реально, что ты просыплся с накусанными губами, следами её впившихся ногтей на плечах и шее и полным блаженным опустошением и томлением внутри, которое вливается в расслабленное тело после счастливой близости.

Ты чувствовал, что мир перевернулся не в переносном смысле… но только для вас двоих. Тогда снова, как жизнь назад, когда она вдруг оборвала все связи и исчезла из поля зрения, ты бросился на поиски. Тебе казалось, что ты снова позвонишь в знакомую по ночному быту дверь и услышишь: «Кто там?», от которого каждый раз сжималось горло и становилось пусто в животе… Нет. В обычной реальной жизни ничего не изменилось, а твоя жизнь приобрела смысл после того первого сна – ты снова ждал её… даже не так. Ты ждал её, как привык ждать много лет… потому что в тот год, как в эвакуации утром неожиданно познакомился с ней, вы не расставались… как теперь стало ясно…