София Кульбицкая - Красная верёвка. Рассказы

Так я и поступила. Иногда, шествуя под руку с чопорной, надменной, ни о чем не подозревающей бабушкой в столовую или библиотеку, я вздрагивала, завидев своего мучителя, который каждый раз внезапно вырастал у нас на пути, маслянисто поблескивая стеклами очков и тонко улыбаясь. К его чести, он ни разу ни словом, ни жестом не выдал, что знаком со мной, даже когда ему случалось галантно распахнуть перед нами тугую дверь корпуса или холла. Я судорожно вцеплялась в бабушкин локоть, и мы чинно проходили мимо. Через два дня стало известно, что путчисты арестованы, а Пуго застрелился, и мы вернулись в Москву.

Несколько дней спустя я услышала, что, оказывается, во время путча в Доме Творчества Гостелерадио скрывался В.В.Жириновский; на экране тут же возникла территория Дома, и я не без внутренней дрожи узнала места, где и мне приходилось скрываться. Жириновский в белой рубашке и при галстуке-«бабочке», придавшей ему изумительный шик, давал интервью, развалившись в небрежной позе на скамейке у столового корпуса – той самой, где меня постигла предпринимательская неудача. Вокруг толпились зеваки – всё те же, что неделю назад у радиоприёмника. Видеть в телевизоре лица былых соседей по столу было забавно и жутко. Промелькнула старушка Уткина, с которой вроде бы мы вот только вчера пили чай; промелькнула и белая джинсовая спина моего кавалера. Вздрогнув, я переключила канал.

Вспоминая этот эпизод полгода спустя, когда Москву уже завалило снегом, а я, как на работу, ехала на Китай-город за очередным номером «Юридической газеты», я думала о том, что вся эта цепь событий не может быть простой случайностью и, наверное, мы с В.В. связаны прихотливой судьбою. Что-то помешало нам встретиться там, где было предусмотрено изначально, но, может быть, ещё не поздно исправить эту чудовищную ошибку. Именно с этой мыслью я и таскалась на элдэпээровские митинги, убивая в просоленной снежной каше тряпичные, линючие, единственные на всю семью сапоги и, толкаясь в гуще лениво шевелящейся толпы, вдыхала ядреный табачный дым и перегар, смешанный с хрустящим морозным воздухом. И пусть В.В. сколько угодно проповедует со своего амвона, что, мол, женщинам (а особенно молодым!) на митингах (а особенно на его митингах!) не место. В свои четырнадцать я могла с полным правом не относить его пожеланий на свой счет.

Минувшие с тех пор годы не оставили камня на камне от раннего романтически-пуританского образа В. В. Да и кого они пощадили? Где они теперь, наши трогательные идеалы начала 90-х? Но те давние щемящие воспоминания нет-нет, да и царапнут душу острым краем.

Мне было девятнадцать, когда я готовилась с треском провалить свой журналистский дебют – репортаж с головокружительной шоу-акции «Звёзды против СПИДа» в ДК «Олимпийский», куда меня отправили с редакционным заданием. Нет, не уютный «Зов» – куда более серьёзная газета. Политикой там не гнушались, и люди там работали серьёзные.

Феерический концерт мчался к концу, так и не предложив ничего такого, из чего можно было бы выжать хотя бы несколько связных строчек. Исполнители исполняли. Каскадеры в клубах разноцветного дыма под вспышки фейерверков летали над сценой. Зрители плясали, орали, свистели, бесились. Ненаписанный материал стоял в плане завтрашнего номера, и срыв его грозил моему начальству крупным штрафом, а мне – всего-навсего крупным позором. Если выбирать между дезертирством и самоубийством, то первое, конечно, предпочтительнее. Но тут музыка смолкла, изумрудно-розовый дым рассеялся, и на сцене, где только что пели и плясали средней руки эстрадные звезды, появился В.В.

Это было так неожиданно, что зал постепенно стих. А Жириновский подошел ближе к микрофону и вот что он сказал:

– Если звезды – против СПИДа, то депутаты, власть, тем более должны быть против этой тяжелой болезни, которая в конце ХХ века захватывает города, страны, континенты. Я не врач, я депутат Государственной Думы, но все наши избиратели нам дороги, и мне бы хотелось, чтобы эта болезнь не мешала вам жить. Вы здесь сидите, и за эти 2—3 часа, я надеюсь, никто не заразится СПИДом: форма общения не позволит этого сделать…

(Хохот и свистки в зале).

– Как расценить вашу реакцию? – спросил Жириновский . – Рады, что не заразитесь? Или наоборот – хотите заразиться? (Смех). Я вовсе не ханжа и не хочу сказать: «Сидите дома, ни с кем не встречайтесь, не целуйтесь, не танцуйте, не пейте, не колитесь», – это трудно сделать, вам хочется всего этого. Просто хочу дать вам несколько советов. Не гонитесь за количеством. В любви, в личных отношениях оно вам ничего не даст. Бойтесь темноты. Бойтесь оставаться один на один. Лучше в большом коллективе. (Смех, крики: «Групповуха!») Меньше будет опасностей, потому что все отрицательное происходит в глухом углу, в темноте. Хочу вас от имени органов власти попросить: немножко остерегайтесь. Любите друг друга, но больше любите руками, глазами – некоторые части тела сдерживайте. Они вам ещё понадобятся на протяжении всей оставшейся жизни.

С каждым, наверное, хоть раз бывало: в последний миг, когда ты уже ни на что не надеешься и смиренно ждёшь конца, вдруг с неожиданной стороны приходит помощь… Со страхом вслушиваясь в тихий скрип старенького диктофона, я всё отчётливее понимала, что спасена.

Так и вышло. Назавтра крохотная заметочка в тридцать строк, написанная, в сущности, не столько мною, сколько В.В. (она почти целиком состояла из его монолога, как человек – из воды), пошла в номер. И хоть с тех пор я ни разу не встречала В.В. в реальности, лишь изредка довольствуясь искаженным телеизображением (да, искаженным – ибо в натуре В.В., могу подтвердить, гораздо авантажнее, чем на экране), я тем не менее верю, что некая мистическая связь между нами, несомненно, существует. «Тема Жириновского красной нитью прошла через мою жизнь», – так однажды сказала я одному своему другу. «Ах, так вот оно что, – ответил тот, – теперь я понял, почему у тебя под кроватью лежит красная верёвка ».

Мы знаем три типа красоты: 1) та, что с возрастом постепенно переходит в старческое благообразие; 2) меняет знак, перерождаясь в столь же эффектное и броское уродство, и 3) (самый завидный): красотою так и остаётся, только понемногу усыхает, обезвоживается, становясь всё резче – и так до последней резкости. Галина Викторовна – несомненно, красотка третьего типа. В свои семьдесят она чувствует (по крайней мере, старается чувствовать) себя на пике жизненных сил и возможностей – и действует в этом ключе.

Чтобы ощущать себя в форме, женщине нужны поклонники. За ними Галина Викторовна ездит в пансионаты и профилактории – причём старается выбирать такие, где попадаются деятели культуры или, на худой конец, науки. (Известные политики тоже приветствуются). К вопросу курортного флирта она подходит очень серьёзно. Стоит посмотреть, как она, выбрав освещение почестнее, пудрит нос, втирает румянец в гладкую кожу скул, кисточкой наносит на подвижные губы перламутровую или ярко-алую помаду – и ещё несколько секунд придирчиво оглядывает себя с разных сторон: не затесалась ли где помарка?.. Можно не сомневаться, всё идеально. Галина Викторовна и впрямь очень эффектная женщина, и в сезон у нее заводится не менее трёх серьёзных поклонников. Вот только подругам нет-нет да и защекочет язык сомнительное словцо «консервы». Но это, видимо, просто зависть.