Владимир Савич - Арфио. Все или ничего…

© Владимир Савич, 2017

ISBN 978-5-4490-0573-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как-то погожим деньком к Карпу Яковлевичу Грымзе, инспектору местного лесничества, невысокому, коренастому, лохматому, пучеглазому, больше похожему на лешего, нежели на человека, приехал свояк, колхозный бригадир Мурзыкин Иван Савельевич.

– Надумал я, Яковлевич, – сказал Иван Савельевич, поставив на стол трехлитровую банку первача и добрый шмат сала (так как свояк и лесник жили в западной провинции русской империи, то разговор они вели на западнорусском диалекте).

– Хачу сваяму сыну хату поставить. Жаниуся ж мой Толик. И ты на вяселе гуляу, Яковлевич! Гуляу?

– Ну – подтвердил Карп Яковлевич.

– Так вось жаниуся, а где жить? У мяне хата малая. Да и потом не век же яму с батьками жить. Правильно я кажу, Яковлевич?

– Правильно, – закусывая самогон салом, ответил лесник. – Хата дело доброе!

– Доброе то доброе, а де на яе лесоматериал узять?

– И сколька же табе патребна? – по-деловому, быстро спросил лесник.

– Ты же лучшей знаешь, Яковлевич. Сколько надо – столько и руби.

– Легка сказать руби, – усмехнулся Карп Яковлевич. – А кали начальство спросить кому я гытый лес рубиу, што я им отвечу, якия бумаги покажу?

– Да бумаги ёсти, Яковлевич. Я у сваяго председателя бумаги выправил. Я гнилые бревна в соседнем колхозе купиу!

Между нами говоря, гнилье это обошлось свояку в ведро самогона, плюс половина государственного кабана.

– Так яны, гытая старые доски и пойдут на строительство коровника, а с твоих новых мы хату поставим. Так, что, Яковлевич, ты давай пей и дело разумей. Руби смело. Все

буде у полным порядку!

Лесник выполнил распоряжение свояка, и смело выдул трехлитровую банку, потом еще одну и все это дело, ближе к ночи, запил теплым из сельмага бутылочным пивом. За что был жестоко бит своею женой Верой Семеновной.

Утром Грымза поднялся с жуткой головной болью. Долго плескался под умывальником. Выдул две кружки огуречного рассола. Полегчало. Карп Яковлевич достал из чулана рюкзак, сунул в него полбуханки ржаного хлеба, две цибулины, кусок оставшегося от вчерашней попойки сала, в военную флягу слил остатками «родственного» самогона. На одно плечо он забросил ружье. На другое – рюкзак, кликнул молодую,

недавно приобретенную, впервые шедшую с хозяином в лес, сучку Жучку и отправился искать делянку.

Я. Грымза долго бродил по своему участку, но найти приличный лес не мог, да и как его найдешь, когда все приличное давно уже вырубило начальство и сам Карп Яковлевич.

Под ногами у лесника вертелась Жучка и приятно хрустели сухие ветки. В кронах деревьев мило щебетали лесные птахи. Ярко, но не жарко светило летнее солнце. Славный, одним словом, стоял день, но Карпу Яковлевичу было не до прелестей (главное было найти лес). А деньки? мало ли он что ли навидался их на своем веку пригожих летне-осенних и прочих деньков. Очень даже много. Всех и не упомнишь. Полжизни, не шутка сказать, отмотал из положенного ему срока Карп Яковлевич, правда, кто знает, когда этот срок заканчивается!?

Другой человек думает:

– Ну, вот мне и пятьдесят. Конец уже близок! Прозвенел, что называется, первый звоночек. И уж себе и домовину сколотит и белье погребальное спроворит, но глядишь, мужичку уже и шестьдесят стукнуло, а там и семьдесят отметил. Глядь, уже и сотка набежала! Уж и люди шикают, и родственники намекают, торопят…

Задержался, мол, на свете, мужичок!

Задержался, конечно, замешкался, но живым то в могилу не полезешь!? Короче, жестокое это дело – век на свете жить. Лучше уж молодым, хоть сэкономишь на косметологических процедурах.

Долго ходил К. Я. Грымза, по своему участку, почесывая ноющее отвислое ухо и обращаясь к собаке:

– Дефект этот, Жучка, у меня не врожденный, а приобретенный. И виной тому змея подколодная, кошка драная, то есть баба моя Вера Семеновна Грымза. Баба она что надо! Дородная, емкая баба! Такая не то, что коня, она моя Вера Семеновна и весь табун развернет. Ну, ты еще сама, поживешь у меня малость, узнаешь! Дужа супружница не любит мене хмельного. Яно и, правда, Жучка, не за что меня поддатого-то любить. Я и трезвый так себе мужик, не сахар, а уж подпитый и вовсе ни в якия ворота. Матерюсь, дерусь и правду шукаю. А где ж ее на земле найдешь, когда ее и на небе нема! И вот понимаешь ты, собака, когда я особо разойдусь, ну по пьяному, я имею в виду, делу. То сволочь эта. Ну, баба моя, стало быть, хватает меня за ухо. Оно бы, Жучка, и ничего! Кабы, положим, в один день хватала бы она меня за правое ухо, а уж в следующий запой за левое. Так нет же все время, змея подколодная, тягает меня за левое ухо. Это потому, Жучка, что Вера Семеновна моя – левша. И вот так, падла, ухватит меня за левое ухо и с криками «ужо я табе покажу, собака» волоче меня у хату. А какая я ж, Жучка, собака?

Это ты собака, а я человек. Существо тонкое. Меня уважать надо, а не собакой обзывать. Я хоть и дурной пьяный – это я железно подтверждаю, но усе же не собака. У собаки хвост, прикус, а меня душа! Правильно я кажу?

Жучка присела на задние лапы и завыла.

– Вот даже ты разумешь, хоть и глупое ты существо! – потрепав Жучку за уши, сказал лесник. – А баба моя, Вера Семеновна не хрена не понимает. Но я тебе вот что еще скажу, Жучка. Вухо мое отвислое – не простое вухо, а золотое. Потому как чует оно, ну вухо, то есть, версту, як ты мозговую косточку, близкую грозу или сильную пьянку. Хотя сеня вроде яно меня и обманывает.

Лесник посмотрел своими выцветшими от пьянки глазами в ясное летнее небо.

– На небе сёня ни водного облачка. И стрижи опять же высоко у небе летают. Это стопроцентно, что дождя не буде. Ну, ты сама на свете поживешь, узнаешь. Я тебе многому, собака, навучу. И на лису ходить и на уток.

Лесник взял паузу и продолжил:

– Ну, а насчет выпивки, тут тоже ничего мне, собака, не обломится. Разве ж фляжка самогона, что ляжит у меня в рюкзаке – это пьянка. Это так, собака, чуть глазы замутить. Мне чтобы напиться, ты уж знай, патаму як придется табе не раз и не два со мной пьяным ходить, таких фляжек как эта штук пять, а то и шесть треба, а где их сеня узять. А?

Собака виновато, опустила глаза.

– Не ведаешь? И я не знаю!

Я табе так скажу, Жучка, в эту пору у лесе только, что дурницу, это ягода такая, найдешь. От дурницы же гэтай тольки голова болит, а удовольствия ни якого. Ну, ты еще узнаешь и про дурницу, и про чабрец, и про зверобой, и про корень. – Лесник похлопал себя по паху. – Для мужицкой силы!

Но это, собака, потым, а пока давай-ка, мы с тобой отдохнем, перекусим, ну и закинем маленько, без етого нияк нельзя, бо кумпол тращит, за воротник.