Яков Капустин - Совесть – имя собственное

Это вполне объяснимо, потому что карты в лагере это закрытый клуб, куда непосвященный может войти только в предбанник, откуда обычно он выходит голым и несчастным.

Пределы этого несчастья безграничны.

Хотя серьёзные люди не спешат загонять в угол неплательщиков, потому что такой субъект неизвестно, что может выкинуть.

Может и в оперчасть побежать, а может и прирезать ночью. Это в байках и фильмах демонстративные изнасилования и избиения. В жизни же должника безопаснее и выгоднее пристроить отрабатывать свой долг.

А приглашение «на интим» происходит тихо и скрытно, ибо в СССР была за мужеложство уголовная статья.

Да и простой изолятор не сахар.

Поскольку в моей семье двое были играющими, то я занимался должниками, пристраивая их на работу, что было для большинства спасением и большой удачей.

Я же, руководя производством, таким путём решал массу технических, бытовых и финансовых вопросов.

Естественно, что имели они только пятирублёвый ларёк и дополнительное питание. А приличная зарплата уходила кредитору.

Но так везло не каждому, потому что не каждый был способен хорошо работать в бригаде, которая разделывает лес. Всё это, естественно, было скрыто от начальства.

Постоянные же члены картёжного «клуба» знают друг о друге всё, что необходимо знать для сохранения многочисленных тайн от лагерного начальства и основной массы зэков.

Начальству же практически невозможно знать финансовый расклад картёжников, который и определяет главные подводные течения в зоне.

И начальству и основной массе зэков видны только драматические последствия столкновения этих течений в виде тяжёлых преступлений и совершенно необъяснимых и непредсказуемых поступков вроде бы нормальных людей.

В этом ряду особое место занимали люди, способные изготовить колоду карт из газет, чтобы их можно было тасовать «одна в одну» многие сотни и тысячи раз.

За двенадцать лет, проведённых мной на усиленном и строгом режиме в брежневские времена, мне не встречались магазинные карты, которые «играющие» презрительно именовали цыганскими, как и обычный способ их тасования. Среди серьёзных игроков тасовать можно только ломая колоду пополам и запуская «одна в одну» бесконечное число раз, просчитывая в уме при этом порядок расположения каждой карты. Любая ошибка в счёте означала проигрыш.

Поэтому играющие бесконечно тасовали колоду карт, оттачивая движения и счёт до невероятного автоматизма и точности.

Все остальные, кто тасовал карты по-любительски (как на воле) были заведомыми жертвами с безрадостными последствиями.

Естественно, что карты должны быть исключительно крепкими и эластичными.

Никогда не слышал, чтобы кто-то в лагере играл краплеными картами или пытался банально мошенничать. Среди уважаемых людей это невозможно по определению.

Играли в основном в игру «третями», когда банкир должен угадать карту партнёра, как в «Пиковой даме» у Пушкина. По «низам» играли и в очко или буру. Но люди серьёзные играли только «третями».

Банкир, глянув на нижнюю карту, как правило, знал всю свою колоду, что даёт в игре определённые преимущества, если противник хоть немного слабее.

В нашей играющей семье делать карты умел один человек, поэтому этот процесс мне приходилось наблюдать часто, что нисколько не уменьшало моего удивления, когда из самых простых и примитивных исходных материалов получались невероятно эластичные карты, которые были многократно прочнее и удобнее магазинных.

Сначала рвалась страница газеты «Известия» «по слою», что позволяло получать ровные полосы.

Потом разорванные по размеру три листа склеивались клейстером из пережёванного чёрного хлеба, протёртого ложкой через носовой платок.

Высохшие листы обрезались лезвием по размеру и, собранные в колоду, а потом сдвинутые плотной лесенкой, затачивались стеклом для придания рёбрам клиновидной формы.

Чтобы рёбра при тасовании не «кашлатились», их натирали парафином.

Масти наносились пальцем через трафареты по мастям из смеси клейстера и жжёной резины для чёрной масти или крови для красной.

Никаких рисунков. Только число знаков масти. Валет треф – два чёрных крестика. Дама червей – три красных сердечка.

На обратной стороне рубашка по трафарету от фантазии.

После этого колода должна «пропотеть», для чего её тасуют пару суток.

Игра в карты считалась одним из самых опасных нарушений, потому что последствия этой игры и определяли тайную жизнь зоны. А иногда и смерть.

Поэтому само наличие карт уже каралось пятнадцатью сутками изолятора.

А жалоба жертвы могла закончиться БУРом (барак усиленного режима) или «крытой» (тюремным режимом до 5 лет).

Правда, жертву это спасало лишь на время, потому что долг передавался кому угодно и куда угодно, догоняя жертву в самый неподходящий момент.

Сама жалоба ставила жертву вне закона, что приводило к последствиям, о которых даже фантазировать страшно.

Все мои играющие друзья, как правило, оказывались периодически в БУРе или на тюремном режиме.

Сам я в карты играть не научился, за что благодарен людям, предупредившим меня об опасности этого занятия. Таково было моё видение карт и всего, что с ними связано изнутри в лагерях брежневских времён.

Я сам таких описаний не встречал.

Возможно, эта информация кому – то будет интересной.

Аркаша Безносюк был кандидатом исторических наук.

За аварию со смертельным исходом его осудили на четыре года колонии-поселения.

Ни тюрьмы, ни лагеря он толком не видел. Опасаясь, поначалу, встречи с уголовниками, он совершенно успокоился, когда увидел простых и трудолюбивых людей. Таких он встречал и на воле, когда нужда заставляла общаться с сантехниками, сапожниками или механиками автосервиса. Ничего страшного он в них не видел, но и уважения эта примитивная и малокультурная публика у него не вызывала.

Посёлок, в котором находилась колония, основали поволжские немцы, которых Сталин сослал на север в начале войны.

В центре посёлка стояли два больших общежития, а ближе к лесу расположились домики для семейных.

Работать Аркадия определили в контору, где он вёл все бумажные дела.

Кроме начальника, в посёлке работали ещё два офицера и три надзирателя.

Колония заготавливала лес и вела строительство.

Работая прорабом на стройке, я часто общался с Аркадием. Его удивляла и возмущала моя дружба с зэками, которых он откровенно презирал.

– Скажите, Марк, ну что у Вас, образованного и интеллигентного человека, может быть общего с этим контингентом.