Лара Март - Когда люди лают – собаки улыбаются

Весной мне не стало легче. Наоборот. На солнечных улицах я вдруг замечала девушку со светлыми волосами на прямой пробор, как у Поли… Походку, как у Поли… Куртку, как у Поли… Мне все время казалось, что я ее встречаю. Потом, когда я стала читать о том, как люди переживают горе, поняла, что многим мерещатся на улицах ушедшие близкие. Какая-то жестокая игра подсознания или издевательство бесов, побуждающие раненого человека то и дело вздрагивать и страдать еще сильнее. Хотя куда уж сильнее…

Я почти не могла спать. И решила снова попытать счастья с психотерапевтами.

Полная женщина сразу понравилась своей, так сказать, простоватой доброй дородностью, и, наверное, прилагающейся народной бабской мудростью. Но, выслушав мой рассказ о трагедии, она сказала: «Вероятно, вы сами как-то предопределили для дочери такую судьбу». После этих слов я встала и вышла.

Но все равно еще не готова была ставить крест на психотерапии. Наверное, попался врач-вредитель. Такие бывают: недоучился, ума маловато, окуклился в работе, не умеет чувствовать людей, не способен к эмпатии. Эмоциональная тупость – нередко следствие профессионального выгорания.

Но помогают же психотерапевты американцам, у каждого персональный. И чуть что – на кушетку. «Вы хотите об этом поговорить?»

Я записалась к другому врачу. Ее порекомендовали знакомые, правда, они не были ее пациентами. Стильная молодая женщина, бравшая за свои услуги 100 евро в час (в валюте обязательно), стала говорить о том, что любая смерть – это выбор погибшего человека. «Но это был несчастный случай!» – ошарашенно возразила я. Психологиня не сдавалась: даже внезапная смерть, несчастный случай – это выбрал сам человек, пусть и неосознанно. Мне столь странные психотерапевтические приемы показались дикими и даже кощунственными.

Наконец, она отлепилась от этой темы, но когда она перешла к другой, я была шокирована, потому что теперь она стала интересоваться, есть ли у меня мужчина или «вы в поиске»? Словосочетание «в поиске», уместное для скучающей в одиночестве дамы, но не в отношении матери, потерявшей ребенка, добило меня окончательно. Еле досидев час напротив «лекарши» за 100 евро, я ушла от нее с еще более тяжелым чувством. Впрочем, она выписала мне антидепрессанты и снотворное, которые просто так в аптеке не купишь. Словом, я ушла с рецептами на обезболивающее души, которую врачиха разбередила еще больше.

А вот с Антоном избегать встреч было уже неприлично. Все-таки раньше, в другой жизни, мы виделись минимум раз в неделю. По телефону я все время отвечала, что пока не готова к встрече. Правду отвечала. По телефону говорили о его работе, о его любимой собаке, которую он водил на тренировки и которой очень гордился. Его Альма, кавказская овчарка, даже несколько раз оставалась со мной, когда Антон уезжал по делам. Умная собака, весом с хорошего теленка, она, казалось, понимала человеческую речь. Мы любили с ней поговорить, хотя Альма была вся такая мужская собака и относилась ко мне великодушно-снисходительно. Правда, мне было невдомек, зачем кавказская овчарка в городе, ведь у Антона не было дачи, которую нужно охранять. Но о вкусах, в том числе хозяев животин, не спорят. Кому болонки, кому овчарки, кому вообще кошки.

Когда Антон позвонил в очередной раз, я согласилась встретиться.

– К тебе, ко мне или в ресторан? – озвучил варианты Антон.

– Ко мне нельзя, у меня Жанна живет, давай где-нибудь встретимся.

– Может, в «Сирени»? – предложил он.

«Сирень» была нашим любимым ресторанчиком в тихом переулке в районе Покровки.

– Только не в «Сирень», – я теперь не могла бывать там, куда ходила в прошлой жизни.

– Хорошо, – не стал он спорить.

Я предложила встретиться в итальянском ресторанчике «Олива» недалеко от нашей «Сирени».

Надела любимое черное платье, которое стало велико.

Антон, небрежно элегантный, как всегда, увидев меня, вышел из-за столика. Красивый он все же, мелькнула мысль.

– Ну, наконец-то я тебя вижу! – обнял меня Антон.

– Я тоже рада тебя видеть, – ответила я и почувствовала, что так и есть. Все-таки когда-то нам было неплохо вместе. А как сложится теперь? Ведь и жизнь моя стала другой и я, наверное, сильно переменилась. Раньше я была комфортной любовницей. И понимание этого факта меня ничуть не задевало. Я была слишком самоуверенной, чтобы комплексовать из-за каких-то определений.

Мне показалось, что Антону тоже неловко, и он не знает, как вести себя со мной: как с хрустальной вазой, боясь задеть ненароком, или как с прежней Никой, веселой и раскованной.

– Ты очень похудела, – сказал он, окидывая меня взглядом. – Но выглядишь хорошо, даже очень хорошо.

– Наверное, когда женщина прекращает самозабвенно заниматься своей внешностью, отдавая этому все силы и средства, она начинает выглядеть лучше, – улыбнулась я.

Мы сели за столик. От спиртного я отказалась, попросила только салат.

– Чем ты все-таки намерена заняться, а то по телефону я так и не понял твои планы.

– Пойду работать, но пока не знаю, куда. Не хотелось бы ошибиться, устроившись на первое попавшееся место. В журналистику совсем не хочется, в пресс-секретари тоже. Может быть, в какую-нибудь пиар-структуру? – я понимала, что ни одно дело не поглотит меня настолько, чтобы заглушить боль. Но работать надо, чтобы не сойти с ума.

Антон спросил, нужны ли мне деньги? Я ответила, что деньги есть, спасибо, не нужно. Одним из несомненных достоинств моего друга была щедрость. Он никогда не жался, если речь шла о путешествиях, подарках, ресторанах. Я вообще терпеть не могла скупердяев. Мне всегда казалось, что жадина в деньгах – он во всем жадина: в эмоциях, в дружбе, в постели.

– Мы с Жанной хотим съездить во Флоренцию, – сообщила я. – Мне кажется, путешествие мне поможет.

– А со мной ты не хочешь съездить во Флоренцию, или в Барселону, или в Париж? – спросил Антон, не скрывая недовольства.

– Когда-нибудь и с тобой, а пока с Жанной, – мне не хотелось препирательств.

Антон расправился с отбивной, я доковыряла салат.

– Может, кофе у меня выпьем? – предложил Антон.

– Давай, – согласилась я. – По Альме соскучилась.

– Она о тебе спрашивала, – улыбнулся Антон.

Мы вышли в прохладный весенний вечер. На Чистом пруду зажглись фонари, и я в который раз подумала, какая Москва красавица и как я все же ее люблю. Когда мы проходили мимо «Современника», я отвернулась, больно кольнуло: мы с Полей, обе театралки, пересмотрели здесь весь репертуар. Теперь, наверное, вообще не смогу бывать в этом театре.

Антону ничего не сказала, мы по-прежнему избегали разговоров на страшную тему.

Он жил в знаменитом «Триумф-Паласе», недалеко от моего дома на Соколе. Я часто подшучивала над пафосным комплексом, нависавшим бездушной, неприлично сияющей вечерами громадиной, над уютными сталинскими четырехэтажками, построенными после войны для советской номенклатуры, военачальников.