Лёша Октябрь - Театр, Фея и Бездельник. Робкая история

Фотограф Adrien Ledoux

© Лёша Октябрь, 2017

© Adrien Ledoux, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-6093-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ни галоперидол, ни клопиксол, ни сероквель не задушили, не сдержали, но изрядно помутузили моё нечто, что, наверное, есть любовь. Хочется верить… и рассказать.

Будний осенний день, и мой долгий и неприятно проходящий сон одинокого незанятого мужчины. Любви бы, подумал я тогда, или хотя бы стишок написать. Отупляющая повседневность принесла мне в тот день новое, явившее затем свежее, яркое, радостное и болезненное.

У меня был билет в драматический театр на тот вечер, на премьеру. Я любил театр и люблю, люблю и время дня перед спектаклями, которые всегда сулят радость. Радость, которая изредка, но верно, которая только моя. Каплями спектаклей поддерживал и питал свою отстраненность от жизни, которая меня все-таки забрала и метнула в себя. Притяжение этой неизведанной мной материи вовлекло в полет, продолжающийся и сейчас.

Проболтался до вечера, принял лекарства и, поехав в театр, полетел. Эта дорога мне всегда волнительна и приятна, а сейчас ещё и томительна. Я смотрел на зрителей, слушал их разговоры – имя современного драматурга, должно быть интересно. Да и сам так думал.

Первый звонок… второй… третьего я не заметил. В зале погас свет, и на слегка подсвеченную сцену вышла молодая девушка. Красивая, подметил я, и отдался приятному любованию ею и предвкушению чего-то особенного, что могло произойти, как мне казалось, только в театре.

Спектакль произвел на меня настолько сильное впечатление, что, когда артисты вышли на поклон, мне не хотелось уходить. Та красивая девушка, игравшая главную роль, легко взглянула на зрителей, справа налево, и моё сердце защемило – конец радости. Ошеломительно накинулись давние студенческие мечты быть влюбленным в актрису, тайно и безнадежно. Ожидая, пока растает восхищенно галдящая очередь в гардероб, я сидел в холле, когда приоткрылась дверь в актерскую комнату, и из-за неё выглянула героиня вечера. Наши взгляды встретились. У неё светлые серо-голубые глаза. А у меня теперь светлые серые стихи… тайные и безнадежные.

Я ждал её на улице и хотел заговорить с ней, но когда она вышла, меня опередила какая-то девушка, и они вместе очень быстро пошли вниз по улице, так что мне пришлось держать крайне неудобный при моей тогдашней полноте темп ходьбы. «Не отставать!!! Нет, так нельзя, надо догнать, заговорить!» Почти бегом, трусцой, наверное, равняюсь с ними.

– Девушки, давайте провожу? – тяжелым запыхавшимся голосом обратился я.

– Не стоит, – прозвучало почтительно и с дистанцией.

– Да не бойтесь, что вы?

– Мы не боимся, мы заняты.

Я разговаривал с Ней. Не находясь с продолжением разговора, я просто шел рядом. Затем перебил напряженную женскую болтовню:

– Вам в центр? Тогда нам по пути.

– Нет, нам туда, – мягко ответила она и указала рукой направо, в направлении от центра.

Тем временем, мы подошли к перекрестку, горел красный, я повернул налево и обернулся. Она смотрела мне в глаза и на мою поднятую ладонь, кивнув, ответила «До свидания!».

До свидания! До свидания! Значит, ещё свидимся! Подняв глаза на витрину цветочной лавки, подумал, взять бы букетик, догнать, а там что угодно… не решился. Побрел домой взволнованным, полным энергии. «Найти её! Выяснить имя!» Полез в сеть, нашел и выяснил. Написал ей немного слов о спектакле, питая иллюзии продолжения этого знакомства, состоявшегося затем в её благодарном ответе. «Ничего себе, ты попал в привилегированный клуб, Лёха. Но это клуб красивых и интересных и тебе, жирдяй, там делать нечего. Ты посмотри вообще на себя-то… чертов». А я уже загорелся, и этот огонь во мне и сейчас, его пламя живёт до сих пор, как эта жизнь до сих пор живет в потрясающем космосе и переживет, очевидно, всех нас.

Страсть, отпущенная душою жить, разгоралась, высвобождая тепло и ростки позабытой нежности. Через два дня родилось послание, письмо, манифест о сладком звуке её имени, о мире, пришедшем в меня её стройным станом, её элегантными шагами, о её сиплом голосе, пробуждающем и зовущем звучать самому, как бы в ответ… «Это страсть», – закончил я письмо.

Распечатал на красном листочке, оформил маленьким подарком, ненавязчиво указал номер телефона, как связь с типографией. У меня был план. И улыбка на лице.

На некоторых фотографиях с её странички можно было разглядеть её машину. На следующий день я специально поехал к театру, и не зря – на служебной парковке стоял её автомобиль, осталось прикрепить к нему письмо, и я дрожащими руками положил сверточек вместе с живой красной розочкой под стеклоочиститель.

Она заходила в сеть, но ответа не было. Я не находил себе места, не зная, что делать. Переборщил!

Через два дня пришло сообщение на телефон – «Алексей, вы перепутали машину. У Кати такой же автомобиль, и другой номер. Как увижу её, передам ваше письмо».

«Перепутал авто? Перепутал авто!» Я улыбнулся, затем просто рассмеялся. Она не читала! Тем не менее, мои чувства уже явились в мир. Не через те руки, открывшие послание, не через те глаза, его прочитавшие. Это добавило реальной сущности моему проекту, ставшей в чем-то его облегчающим утверждением. Я написал ей в сети, завязалось легкое общение, в котором быстро разболтал про эту забавную ошибку с машиной и, нисколько не пугаясь унизить свое послание переводом в простое сообщение, ответил на её просьбу не таить его.

А сам затаился в ожидании встречи, замечая какие-то надежды и фантазии, которые своей огромной силой пробивались наружу, но не в подвижную жизнь, став лишь тенями, да едва заметной испариной на моем панцире, за пределами которого, не могла жить взаимность… по моему определению своих достоинств.

Здорово было бы сходить с ней куда-нибудь, поболтать за чашечкой кофе, слушая напористый сладко-сиплый голос. Какая она вдали от театра? Как пригласить? Мои мысли вообще не могли шевелиться, как киты в море песка. И, понятно, это было не ощущение их отсутствия, это была плотная и безжизненная антипустота, сковавшая и объявшая всё моё существо неведомым и всеобъемлющим содержанием. С такими трудностями я прозябал весь день и к вечеру перед театром почувствовал усталость.

Пустая маршрутка стремилась в центр за пассажирами, а в ней я стремился преодолеть робость перед разговором, которого желал, но которого, может, и не будет.

С неуклюжестью и стеснением я занял место в зале и посмотрел на сцену. Зная, с чего все начнется, откуда она выйдет, где она сядет, куда направит взгляд, я разволновался, появился неопределенный страх. Будто мне предстояло признание в любви. Тяжелые чувства долго не покидали меня и после начала спектакля. И я приписывал это силе пьесы. И до её окончания холодок уж не уходил с верха живота.