Артур Прокопчук - Грузинская рапсодия in blue. Воспоминания

Попасть к самому великану – Казбеку, из Тбилиси, можно было по «военно-грузинской» дороге, проложенной еще русскими наместниками царя на Кавказе для передвижения своих войск, по Дарьяльскому ущелью, воспетому всеми российскими литераторами от Лермонтова до Ильфа и Петрова.

Как мне рассказали, главным украшением Дарьяльского ущелья, его символом является монастырь Святой Троицы, по-грузински, Цминда Самеба, где когда-то хранился крест святой Нино, сотворенный из виноградных лоз, обвитых ее власами, девы, крестившей первых грузинских царей Мириана и Нану. Можно было попасть в этом путешествии и в монастырь, расположенный на крутых склонах Казбека, прямо над селением Казбеги.

Я стал готовиться и ждать своего часа, мешало пока только то, что у меня, из-за обучения жены Изы в театральном институте, почти не оставалось свободного времени. Моё дитя росло и требовало внимания к себе, но альпинистское предприятие, поход на Казбек, засел у меня в голове. А пока оставалось изучать и далее «быт и нравы» жителей этого города, что по-прежнему доставляло огромное удовольствие.

Зима пришла в Тбилиси в конце декабря, мы стали осваивать «мангал» – жестяную «буржуйку» – самое распространенное в нашем Сванетском «убане» (убан – район, груз. яз.) отопительное средство. Пару поленьев в эту печку – и на полчаса в комнате становилось немного теплее, чем на улице, а ночью под перинами уже ничего не было страшно. Днем топить не надо было, на ярком солнце – тепло, я впервые увидел, как дети здесь бегают всю зиму в школу в одних курточках. Мужчины посолиднее надевали к зиме демисезонное, желательно импортное, пальто, женщины, дефилирующие в центре города, на Руставели или Плеханова, стали выходить на улицу в лакированных туфельках и шубках нараспашку в ожидании нового года, рождества.

Новый год в Тбилиси отличался длительными приготовлениями восточных сладостей, обязательным «сациви», домашним, чаще всего привезенным из «родной деревни», вином и бесконечными хождениями в гости «всех ко всем». Дома, за столом, конечно, поднимались бокалы в эту ночь, но, как правило, молодежная часть домашнего застолья не засиживалась, а уходила к ближайшим, по расположению к дому, родственникам или знакомым. Посещение нового дома было коротким – несколько бокалов вина, похвала умению хозяйки и красоте праздничного стола, и шли далее, всей компанией, к которой присоединялись новые, захваченные по дороге «гуляки». Что-то вроде беларуских стародавних «колядок».

Я припоминаю, как однажды мы с Аликом Гачечиладзе, с которым очень тесно подружились, поздравив с Новым годом его благовоспитанных родителей, двинулись от его дома в старом городе, пошли по Леселидзе, оттуда через Колхозную площадь и Воронцовский мост на Плехановскую, заходя по дороге ко всем нашим друзьям, сотрудникам института и просто знакомым, а уже к утру оказались в Сабуртало, на другом конце города. Мы любили побродить по городу ночами не только в праздники.

Впрочем, отец Алика не должен был особенно удивляться нашему молодечеству, он сам в шестнадцать лет сел на велосипед, никому ничего не сообщив, уехал из Тбилиси «повидать мир», и доехал на этом велосипеде до Лондона. Только оттуда и дал телеграмму домой, что «все в порядке, здоров, нахожусь в Лондоне». Было это в 1913 году. Я думаю, что в крови Алика тоже бродили эти гены авантюризма и страсти к путешествиям. Недаром его при рождении отец назвал в честь покорителя Южного полюса Роальдом, так он значился по паспорту. Но для всех остальных он всю жизнь был Аликом.

Интересно было бы посмотреть на лица его родителей, когда они вертели в руках странную телеграмму. Понятно, что все это происходило до «Великого Октября».

Да, «были люди…". Так что наши «походы» казались ему, думаю, детской игрой. Мы все-таки ограничивались чаще всего границами города, хотя тоже бывало, после длительного застолья и вдруг вспыхнувшего желания «повидать мир», оказывались «случайно» в другом городе, например, в Кутаиси или Телави.

С этими двумя замечательными грузинскими городами, оба из которых намного древнее Тбилиси, оба побывали в свое время столицами, – один Кахетинского царства, а другой еще более древнего Абхазского, а потом и Имеретинского царства, куда была перенесена резиденция грузинских царей из захваченного турками Тбилиси, – у меня связан совершенно до сих пор необъяснимый случай из моей богатой застольями тбилисской жизни.

Наша большая и жизнерадостная, всегда веселая компания отмечала, приехав в Кутаиси, кажется, день рождения кого-то из многочисленных кутаисских родственников в его домашнем «марани» (марани – винный подвал груз. яз.)). И вот из этого кутаисского подвальчика я, как-то вдруг, после обильных тостов, продолжавшихся часов пять или шесть, незаметно для себя, оказался в «другом измерении». Все было наяву, но место где я стоял, мне не было знакомо, и в городе этом я никогда не был. Хорошо, что я был не один – рядом со мной находились мои «собутыльники», или правильнее «сокувшинники», так как в марани вино разливают из кувшинов, сохраняющих прохладу этой благословенной жидкости в самый знойный день. Так вот, все они хором утверждали, что это Телави. Ни один из них, правда, так и не сумел объяснить мне, как мы здесь оказались.

Хвала Всевышнему! – Гурам Цицишвили здесь бывал не раз, хорошо знал город и «поклялся мамой», что покажет нам всем место, где готовят «лучший в мире хаши» и жареные хинкали, в каком-то «Голубом духане» (духан – трактир, стар. груз.). В Тбилиси жареных хинкали не делали – это одно заставило нас двинуться вслед за ним.

Подвальчик, из дверей которого так пахло, что мы бы, наверное, нашли это гостеприимное место и без Гурама, распахнул нам свои объятия. Мы быстро сделали заказ, еще быстрее съели, чтобы прошло кутаисское похмелье, «хаши» (уваренный бульон из голья и рубцов). Закуски, которых мы, вообще говоря, не заказывали, как по волшебству, были уже на столе, – прерванная «потусторонней силой» жизнь продолжилась. После стопки «чачи», тарелки «хаша» и порции жареных хинкали все стало на свое место. Немного придя в себя, Алик вспомнил, что мы вчера вечером вышли из «марани» подышать свежим воздухом, а потом поехали в сторону кутаисского аэропорта, кого-то надо было проводить. А может быть, встретить.

Этим, если не все, то очень многое объяснялось. С тех пор я с большим подозрением отношусь к легкому имеретинскому, домашнему вину, особенно если оно еще напоминает цветом, вкусом и пузырьками шампанское.

Самое главное во всем этом происшествии было то, что никто особенно не удивился этому странному переходу (или перелету) из одного города в другой. Ни одного из нас нельзя было заподозрить в злом умысле, мы были почти трезвые, или казались друг другу такими, разве что были немного навеселе. И, конечно, мы все любили друг друга и клялись в вечной дружбе. Что позже оказалось почти правдой.