Виктор Минаков - Избранное. Рассказы и фельетоны

Дядя, как оказалось, накануне приехал с охоты. Ездил он далеко, к самому морю на лёгком прогулочном катере, и я не сдержал удивления: как он решился в коварную предзимнюю пору на такой рискованный шаг? Холода в прошлом году нагрянули рано, лужи по ночам уже замерзали.

Я знал, что такое время охотники очень любили: сюда, на юг, слеталась дичь с севера, и охота была продуктивной, но и охотиться там, на взморье, было чрезвычайно опасно. Случалось, что внезапные морозы сковывали прочным и острым, как стекло, льдом алюминиевые судёнышки, и люди оказывались в беспомощном положении. Ни под мотором, ни на шестах, ни волоком в резиновых сапогах или костюмах невозможно было вывести катер к незамёрзшим протокам: режущий лёд не позволял этого сделать. Чтобы вызволить охотников из беды, снаряжались специальные спасательные экспедиции, но помощь не всегда успевала.

– Да я и сам не хотел поначалу, – отвечал дядя на мои укоризны, продолжая выщипывать перья. – Напарник мой, Николай, ты видел его на лодочной станции, так вот он приболел, отказался. А с другими я больше не езжу – раза два обжигался. Напьются до изумления и начинают чудить: хвастаться или выяснять отношения, а с ружьями в руках это… сам понимаешь… Ну, в общем и я решил, что не еду, а тут – Афанасий, сосед, вон там его дом, – дядя уткой показал на ворота, – напротив моего, на другой стороне улицы… До сих пор не пойму, от кого он узнал, что я собирался охотиться, и что у меня нет напарника. Короче, приходит сюда он и говорит: «Давай, я поеду с тобой!».. Я не слышал, что у него ружье-то имеется. Спрашиваю его, значит, об этом, а он даже обиделся: да ты чего, говорит, у меня «Зауэр» с тремя кольцами! У нас, говорит, в Сибири… И начал такое рассказывать про свой охотничий опыт, что я начал верить, тем более, знаю, что он действительно из Сибири приехал… Тогда у меня возникла другая опаска: они часто скандалят с женой. Она, правда, сама – не дай тебе бог! Пивом в ларьке торгует, но все же и он, рассуждаю, не ангел. Как начнут в доме орать друг на друга – по всей улице мат, хоть затыкай уши. А вдруг, думаю, он и там заведётся?.. Ну, значит, стал искать другие причины, чтобы и отказать, и было бы без обиды – сосед все-таки. С бензином, говорю, пока не решил: пенсию пока что не выдали. На водку, говорю, деньги нужны, на закусь. Короче, не готов, говорю, я к поездке. Так ему и сказал. А он: «Ты, – говорит, – соглашайся, а водка и бензин – это моя забота». И точно – к вечеру пригнал самосвал с двумя баками и все канистры заполнил. У него свояк – механик на автобазе. Ну, короче, уговорил он меня. Но только на раз! Больше с ним ни за что не поеду…

Дядя замолчал и странно так усмехнулся.

– Что-то произошло там у вас? – спросил я, сел с ним рядом на табуретку и взял одну из неощипанных тушек. – Чего ухмыляешься?..

– Да нет. Того, чего я боялся, не было. Он и выпивши вёл себя нормально, по-свойски. Но вот как охотник он – ни в дугу!.. Холодно было, так он в камышовую колку прямо в шубе попёрся! Она у него мехом наружу, намочился, обратно пришёл весь в сосульках, потом в лодке до полуночи обламывал их.

– А убил он чего?..

– Куда там! Шуба-то чёрная – весь на виду! Птица за версту шарахается от его огневой точки. Правда, в мою сторону… А он ещё, перед тем, как пойти, нарезал в кулак пучок чакана. Спрашиваю: зачем? А он говорит – маскировка! У нас, говорит, в Сибири, все так охотятся. И показал. Значит, как утку увидят, так этот сноп и выставляют перед собой. А он только лицо ему закрывает! Сам себе же мешает!.. «У нас в Сибири!» – передразнил Афанасия дядя.

Картину он тогда нарисовал впечатляющую: где-то в безбрежной водно-камышовой глуши, содрогаясь от порывов морозного ветра, притаился человек в чёрной лохматой одежде с вымокшими полами и тщетно ожидает прилёта к нему чутких и боязливых уток. Ему холодно, руки его сжимают ружье и дурацкий пучок травы, они окоченели и стали красными, как гусиные лапы, сапоги его вязнут в липком иле, он голоден – чуть свет ушёл от лодки без завтрака… Но он надеется на удачу и замирает в полусогнутом положении, заметив на горизонте черные чёрточки. Он верит, что это его долгожданные утки. Только бы подлетели на выстрел!

Я зябко передёрнул плечами. «Выходит, вот почему, – вспомнился фрагмент из засевшей в памяти телелекции, – время охоты минусуется из жизненного актива! Какая же там жизнь?! Там настоящая каторга!»

– Одну он все-таки подстрелил, – продолжал рассказывать дядя, – чумную какую-то. Принёс её к лодке, радуется, смеётся, а я смотрю – у него зубов нет! Что с зубами-то, спрашиваю.

Отвечает: «Къякаш это». Оказывается: утка эта была подранок, ещё шевелилась, и он, чтобы её умертвить надумал прокусить ей голову! Как волк! «У нас в Сибири, – говорит, – все так делают». А челюсть – вставная, на двух зубах всего и держалась. Домой в кармане повёз… Да, ещё вот: вечером – совсем уж стемнело – перед ним чирок опустился, он его – в упор, метров с пяти. Принёс – голова, крылья и ноги: все мясо вырвало. Я ему говорю: выбрось, здесь есть нечего. А он хвалится: «Ты, – говорит, – в моем ружье сомневался! Смотри, как оно кучно стреляет!»..

«Так вот он какой Афанасий, сибиряк и охотник», – подвёл я итог воспоминаниям о полугодовой давности эпизоде.

Афанасий, облокотившись плечом на створку ворот, вытащил из кармана пачку с сигаретами, спички и закурил. Я искоса посматривал на этого человека. У него была интересная, но без претензий на красоту, голова. Портили её узкий лоб и вытянутые вперёд челюсти. Длинный широкий нос и тонкие губы обаяния ему также не создавали. Волосы у него были прямые, короткие, светлые. Глаза – небольшие, с прищуром.

Афанасий тоже изредка бросал в мою сторону безучастные взгляды.

Дядя наконец вышел из дома и возвратил ему опустевшую сумку. Афанасий тут же ушёл.

– Водку я ему заказывал, – объяснил дядя, вернувшись ко мне. – Дом решил приподнять и сделать нормальный фундамент. Рабочих придётся поить…

– У меня к тебе есть два вопроса, – произнёс я, отметив ясность мысли и трудность её выражения: язык мой что-то стал не очень послушен. – Во-первых, о доме. Тебе положено иметь хорошую площадь. Как ветерану войны. Со всеми удобствами. Не смотрятся твои ордена на фоне этой халупы.

– Положено-то, положено, да не дают. А теперь даже не обещают…

– А ты добивайся!.. Ходи по инстанциям: к военкому сходи, к губернатору, в Москву напиши – есть же закон!

– И ходил, и писал. Все испробовал, – помрачнел дядя.

– А ты ещё раз сходи! – упрямо настаивал я.

Уже потом, дома, я осознал, что лез по-медвежьи в большую душевную рану. Конечно же, он предпринял все, что мог из того, что надо. Не хотел он в тот день признаваться, что прошлое властями зачёркнуто, что старики для них стали просто обузой.