Борис Алексеев - Три товарища

© Борис Алексеев, 2017

ISBN 978-5-4485-9685-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Степан шагал по гулкому ночному коридору Большой Ордынки, то пританцовывая, то загадывая количество шагов до очередного фонаря. Случайный прохожий, окажись он рядом, наверняка бы решил, что праздный гуляка пьян или, на худой конец, влюблён. Но улица была пуста, и полуночное дефиле тридцатидвухлетнего бесшабашного москвича (приезжие так себя не ведут!) долгое время оставалось никем не замеченным, если не считать любопытных переглядов бессонницы за мутными занавесками чёрных окон.

– Сволочи!.. – из переулка шагах в двадцати от Степана вырвался сдавленный мужской голос, сопровождаемый сопением и глухими ударами.

Стёпа бросился на крик стремительно, будто ждал случая проявить в ночи мужскую доблесть и благородство.

Три сопляка повалили большого грузного мужчину. Двое добивали жертву ботинками, а третий шарил в большом коричневом портфеле, из-за которого, видимо, и случилась грызня.

– Бабло! Стручки, бабло! Рвём!.. – заорал пацан, сгибаясь пополам над шоколадным трофеем. Он уже привстал и готовился бежать, но в этот миг Стёпа размашистым апперкотом снёс парня, выхватив на лету добычу.

– Ах ты, су… – один из двух «степистов» прыгнул в ноги рослому Степану. Сверкнул нож. Стёпа отскочил на шаг и ударом тяжёлого портфеля по голове прибил нападавшего стручка к асфальту. Бросив портфель в сторону, он схватил парня за руку, ловко вывернул кисть и заставил отпустить нож.

– А-а! Руку сломал! – взвыл пацан, перекатываясь по асфальту.

Третий парень хотел бежать, но страх так сильно сковал беднягу, что тот медленно сполз по стене дома и как подрубленное дерево, цепляясь ветвями рук за выступы фасада, повалился на тротуар. Он так и остался лежать, наблюдая за Степаном глазами, полными щенячьего подросткового ужаса. От парня во все стороны поползло тёмное сырое пятно, посверкивая на незатоптанных бугорках новенькой, укатанной накануне асфальтовой крошки.

Степан протянул пострадавшему мужчине руку, предлагая подняться.

– Пойдёмте, – сказал он, сдерживая волнение, – кто знает, сколько их ещё.

Мужчина, кряхтя и держась за стену, поднялся, перешагнул через мокрого стручка, отыскал глазами и поднял портфель. Затем, опираясь на руку Степана, он сделал неуверенный шаг в сторону:

– Пойдёмте. Кажется, вы меня крепко выручили.

Степан окинул прощальным взглядом переулок и, поддерживая под руку помятого великана, зашагал прочь. Один раз ему всё же пришлось обернуться. Парень, похожий на подстреленного волчонка, полз в темноту переулка и жалобно выл:

– Бабло, бабло хиляет…

Они шли по пустынной Ордынке. Спасённого мужчину то и дело рвало. Каждый раз, вытирая платком лицо, он виновато поглядывал в сторону Степана и говорил: «Простите, не знаю, что со мной». «А я знаю! – улыбался в ответ Стёпа, пытаясь расштопать неловкость момента. – Вы поскользнулись, упали, к вам подбежали пионеры, хотели втроём поднять дядю. Тут явился я и, как всегда, всё испортил!»

– Я не могу идти, – мужчина присел на выступ фундамента и вытянул вперёд правую ногу, – кажется, они мне повредили коленку.

– Спокойно, концентрируем внимание! – Степан взмахнул руками, превращая ладони в источники положительной энергии. – Абра-вибра-таксомоторра!..

Действительно, буквально через пару секунд со стороны метро «Третьяковская» вынырнула машина с зелёным огоньком.

– Что я говорил! – Степан приветливо махнул рукой кому-то в небе. – Едемте ко мне, вас надо привести в порядок.

Расположив спутника полулёжа на заднем сидении, он подсел к водителю. В это время метрах в ста от машины из переулка вывалилась толпа пацанов. За головами первых Степан увидел одного из трёх битых стручков. Сверкнули металлические прутья. «Мобильные ребята, – присвистнул Стёпа и, обернувшись к водителю, с ленцой в голосе добавил: – Шеф, видите вон ту группу подростковой молодёжи? Да-да, вон ту, с фрагментами металлической ограды? Лично мне они напоминают ваганьковский бюст Япончика, расколотый и розданный братве на сувениры».

– Мне тоже! – хохотнул таксист.

– Однако нам пора, – Степан заметил, что толпа развернулась к машине. – Большая Татарская, двадцать. Гони!

Такси взвизгнуло протекторами и, набирая скорость, угрожающе двинулось навстречу ораве молокососов, запрудивших Ордынку. Не ожидая атаки, те шарахнулись в стороны, и «абра-вибра-таксомоторр» беспрепятственно промчался сквозь стрельчатый кордон металлических прутьев в сторону Серпуховки.

– Наш человек! – Степан одобрительно хлопнул таксиста по плечу. —Жизнь продолжается, господа присяжные заседатели!

Одной рукой придерживая портфель, другой цепляясь за перила, мужчина поднимался по бесконечно долгому лестничному маршу. Несколько раз Стёпа предлагал ему помощь, но получал вежливый отказ.

– Ну и правильно, – заключил Степан, – на мелководье спасение утопающего – личное дело его собственных рук. Если увидел чайку, надо не мешкая встать на четвереньки, упереться руками в дно и ползти к берегу. Главное – правильно выбрать направление!

– Будет вам смеяться, – улыбнулся мужчина, – лучше примите портфель. Деньги – штука тяжёлая.

Они поднялись на третий этаж и вошли в опрятную коммунальную квартиру. Некогда просторный коридор, уставленный древними шкафами и тумбочками, напоминал мебельный зал антикварного магазина. Прихожая расходилась на два отдельных коридора. Один вёл на кухню, другой – куда-то в глубину квартиры, видимо, в ванную комнату. Особый запах исторической мебели свободно гулял из одного коридора в другой по узким проходам между стеклянными и глухими дверцами шкафов.

– Это всё моё! – опережая вопросы, сказал Стёпа. – Не могу ничего с собой поделать, как увижу что-то старое, бегу занимать деньги. А-а, вот и мои девоньки!

В дверях, расположенных друг напротив друга, показались две сморщенные старушечьи головки. На одной из них пестрел расшитый бисером голубой сатиновый платочек, на другой возвышался старомодный белоснежный чепец. Держался чепец на двух лентах, завязанных в узел под подбородком.

– Разрешите вам представить: Авдотья Эрастовна, – Степан сделал реверанс в сторону старушки в сатиновом платочке, – и несравненная Пульхерия Модестовна!

Он подал руку старушке в чепце, и та, нимало не смущаясь, вышла в своей длинной белой ночной рубахе на середину коридора и обратилась к гостю в дверях:

– Вы чаю будете?