Аркадий Чужой - Рывок в неизбежность. Записки младшего лейтенанта милиции. Таёжная повесть

Перед отъездом, Сафонов, вводя в курс дела, так, между прочим, давал каждому члену группы, что – то вроде краткой характеристики.

– Должен же ты знать – понимать, кто есть кто. Балласт никому не нужен, —

улыбался егерь.

Единой командой работаем вместе давно – притёрлись уж друг к другу как те шестерёнки, все универсалы – владеют оружием, знают и любят тайгу, спецы все отменные.

Миша якут – потомственный охотник, между прочим, музыкант – любитель, гитарист. Снайпер – учился в армии меткости стрельбы, скромен, любит шутить, смеяться. Молодой ещё, чуть постарше тебя будет, лет пять, как демобилизовался, – чиня какой – то прибор, рассказывал Сафонов.

Паша – борода – ветеран, имеет ранение. О себе рассказывать не любит, имеет награды. Погранец – спец по диверсионной и прочим сопутствующим работам. Имеет десятка три задержанных нарушителей границы. Не женат, не везёт по этой части парню, – задумавшись о чём – то, помолчал егерь и, забыв о рассказе, углубился в неотложные дела – бумаги, отчёты и прочее.

– А кто ж третий? – допытывался я. – Вы только про двух… рассказали.

Сафонов, оторвавшись от «писанины», так он именовал докладную кому – то, спросил: – Какой такой третий? – уставился вопросительно егерь на меня, сморщив лоб.

– А… – вспомнив, усмехнулся таёжник, расплывшись в улыбке, – Веня наш, Вениамин Горбуненко то есть. Но, мы его кличем Витёк или на худой конец Витя – молчун.

Он сделал паузу, что – то соображая, глянул в бумагу, и продолжил, – Почему молчун? Разведчик потому что, тоже на заставе службу нёс, награды как и Паша имеет. Но, он прапорщик – младший значится офицер, как и я…в отставке. А раз разведка – значится молчун, потому как это дело тишину любит.

Вот он и молчит. Так и остался и на гражданке – Молчуном. Привычка. Пословицу помнишь, в тихом омуте… – хрюкнул Сафонов смачно, – Так что, палец ему в рот не клади, откусит!

Мерный рокот движков убаюкивал, и я вновь видимо, начал дремать, но, думая о ребятах наших, о командировке моей нежданной, сонливость улетучилась, сменяясь любопытством.

Я глянул на разведчика – молчун сосредоточенно рассматривал что – то, похоже карту изучал. Витёк, неожиданно поднял глаза свои на меня, жестами показав, мол, скоро подлетаем.

Дремавший Сафонов, толкнув меня слегка плечом, молвил: – Скоро база, причаливаем, и дальше себе «заклевал» носом.

Вот человек – два уха, вроде спит, а всё видит и слышит, как это у него получается?

В иллюминатор заглянула малиновая, вечерняя зорька, улыбчиво – золотистая, с лёгкой, неприметной грустинкой и таёжной задумчивостью.

Я, в который уже раз, мысленно пожалел о забытом фотоаппарате, стареньком ФЭДе, моём неразлучном товарище.

Такую красотищу непременно надо снимать! В кои – то веки ещё доведётся здесь побывать!?

Вдруг в блюдце – иллюминаторе показались крыши строений, чуть раздвинув владенья тайги, да это же, похоже, база!?

Я вопросительно посмотрел на Сафонова, тот в ответ, улыбаясь, утвердительно кивнул.

И будто в подтверждении этого, на пилотской перегородке, вновь замигала «сигналка» извещая нас о завершении полёта.

Все дремавшие – спавшие, потягивались, зевали, встряхивались, поёживались, прогоняя дрёмоту. Засобирались, не суетясь, спокойно, обстоятельно.

Вертолёт, сделав кружок над «Глухой», будто ища место для посадки, чуть завис и мягонько, неспешно, сел на маленькую полянку, неподалёку от базы, метрах в трёхстах.

– Всё, братцы, приехали, слава Богу! – бодро произнёс начальник.

– Как говорят в Италии – Финита ля комедия? – внёс и я свою лепту в общую точку переезда.

– Чего? – удивился «борода», – Ты это по-каковски? Чи шо, на импортном шпарить могёшь? – не унимался Пашка. Воцарилась пауза, которую, так и распирало от смеха, того и гляди – рванёт, разразится хохотом!..

И рвануло, здоровым, дружеским ржанием, от переполнявшего нас всех хорошего настроения! Гогоча и улюлюкая, мы, простившись с экипажем вертушки, сгрузили свои пожитки и, покинув борт, наконец, вдохнули смоляной запах тишины и покоя…

– Ну, вот и «дома» – похлопал меня по плечу Сафонов. – Как, музыкант, устал с непривычки? Ни чё, щас баньку натопим, попаримся, перекусим, и всё будет нормально! Так, нет? – ободряюще проговорил егерь. Проводив вертолёт, мы, не мешкая, направились к домикам, когда – то срубленные самими лесниками да егерями.

Подходя к жилищу Сафонов, точно гид, вводил в курс здешних правил и обычаев.

– Это вот, поменьше, видишь вон, банька наша. Пар в ней, ух, не могу, до костей пробирает, и дух такой сладкий стоит, хвойный. Да когда наберёт жару – пару, м – м… – в предвкушении блаженства, чуть не замурлыкал наш начальник. – Любишь веничком духмяным да по косточкам, да по порам, что б дух захватывало, да кваску потом, эх, да на камушки!? А!.. – Азартно передёрнул плечами егерь, покашливая в кулак, – Кто ж её не любит – баньку – то чистюлюшку нашу русскую!?

Мужики, за дело! – отдал мимоходом распоряжение он.

– А электричества здесь… – произнёс, было, я вопрос, да спохватившись, сам себя и оборвал, вовремя сообразив, откуда здесь, в глухой тайге быть ему!?

– Да ты не тушуйся, это по первости. Бывает, – шагнул к другому строению Сафонов.

– Электричество здесь в дефиците, до ближайшей ЛЭП ни одна сотня километров! – распахнув двери в сруб, объяснял спокойно старший.

– Но, свет у нас будет, свечи в наличии, и потом – керосинка тоже где – то должна быть… – отвёл рукою густую паутину егерь. – Да только честно скажу, не до света нам будет, работы много, увидишь сам всё скоро, – проговорил он, прикрывая двери.

– Тут инструментарий всякий храним и прочую мелочь. Сарайка стало быть, – улыбаясь, тёплому, таёжному вечеру, похлопал по бревенчатой стене сарая, опытный таёжник.

– Ну, а здесь вот, жилище, стало быть, наше. Что – то вроде штаба, – говорил Сафонов, поглядывая по сторонам, будто что – то ища.

– Вы чего – то потеряли? – интересуюсь я.

– Да ни то что бы потерял… Собачка наша что – то не встречает… – озабоченно почёсывал он затылок.

– Хорошая псина, доложу я тебе!.. Да ты и сам скоро увидишь, познакомишься. Только не шарахайся от него, не бойся, а то почует слабину и пиши, пропало, – сдерживая улыбку, проговорил егерь.

– Да я и не боюсь… – хорохорился я. – Сам люблю собак!..

– Это конечно хорошо, только этот пёс ни совсем… собака… Волк это, прирученный, понимаешь, щенком взяли. Мать браконьеры, подлецы, порешили, а наши хлопчики нашли да сюда и принесли. Остальные – то, видать, погибли, а этот, наш, выжил! А вырос, у – у, пёс на загляденье! Здоровый, умный, верный, красавец, одним словом, – похохатывал Сафонов. – Мужики, – зычно обратился егерь к команде, – делаем дело – проверяем всё что требуется, наводим марафет и после баньки – сбор у крыльца, как обычно!..