Павел Тетерин - Ракета без туалета

Её энергетика была потрясающе заразительна, и я улыбнулся – образ меня, огромного ребёнка в подтяжках и с большим чупа-чупсом вспыхнул в голове и тут же улетел – теперь уже, слава богу, безвозвратно. Мозг истерично пролистал в голове ещё несколько цепочек картинок и отпустил меня обратно – в уютное, тёплое бревенчатое зимовье в компании красивой девушки.

Ну да, как ребёнок. И она – как ребёнок. Только я – ребёнок, которого вырвали из детства на час и заставили прожить за этот час тысячу лет. И вернули назад – в детскую комнату, глазами старика уже не кажущуюся такой весёлой и безграничной. В которой слова родителей из-за стены уже обретают совсем другой смысл. Я погрустнел.

– Я рад быть ребёнком. Если ты, конечно, не против общения с несовершеннолетними.

Она звонко рассмеялась и бросила на меня многозначительный взгляд.

– Я хорошая няня. Ну, так и что было дальше?

– С чём? – не понял сначала я.

– Ну, подключённые эти твои. Слово такое неприятное… как заключённые звучит. Ну, те кто сидел.

Я усмехнулся. Забавная ассоциация, можно было бы использовать для какого-то объекта или кампании… Она точно могла быть успешной в нашем мире – том, который я добровольно покинул.

– Я, наверное, всё таки плохо понимаю, как это работает – она поводила руками в воздухе, расталкивая невидимые окошки, наверное. – Вот это всё ваше полное информационное взаимодействие. И слава богу, наверное. Мне и так хорошо живётся. Но правда – это правда, и всё тут – она отхлебнула из чашки и приняла расслабленную позу, положив одну руку на подлокотник, а второй перебирая по поверхности подушки. Ну наконец-то, подумал я.

– Ну хорошо, конечно. Я и не говорю, что правды нет – примирительным тоном сказал я. – Ты согрелась. Может, пойдём ещё прогуляемся?

Через несколько минут мы уже стояли на улице. Холодный воздух встретил нас, бросив в лицо ворох крохотных снежинок, жизнерадостно клубящихся в лучах яркого зимнего солнца. После полумрака зимовья искрящийся миллионами ледяных солнц снег, лежащий вокруг величественными холмами, ослепил и оставил без слов – можно было только что есть сил сжимать веки слезящихся глаз, ожидая, когда они привыкнут к этому безумию света. Мы стояли на крыльце, зажмурившись, как наевшиеся лимонов китайцы, привыкая к свету и морозу, обступившему нас со всех сторон.

Наконец я смог открыть глаза. Марина, в большой шапке из искусственного меха и своем неизменном пуховике, выглядела словно сошедшая со страниц какого-то необычного журнала красавица. Солнце раскрасило её лицо, очертила скулы… я почувствовал, что могу бесконечно долго смотреть на это лицо и всё что вокруг.

– Ну что, пойдём? – я подал ей руку, и мы спустились с крыльца. Тропинка была довольно широкой, снег сварливо кряхтел под подошвами валенок, морозный воздух обжигал лёгкие… и это было прекрасно. Ели, натужно потрескивающие от пышных снежных шапок, абрис разрезающих вдалеке синеву неба гор… это настолько не походило на реалии города, его серую, заляпанную рекламой квадратность, на поток сумасшедшей информации вокруг, противоречивой, спорной, просто мерзкой иногда… Этот снег, эти горы тоже несли информацию – но информацию вечную, мудрую, проверенную временем. И для того, чтобы считать её, не нужно было быть Подключённым. Не нужно всех этих линеек и бесконечных ссылок. Не нужно знать, как называется на карте вот этот пик, какая у него точная высота, виды и типы деревьев вокруг, листать луки людей, бывших в этих местах и читать комменты – нелепые, бестолковые, до оскомины субъективные… А также температуру воздуха, влажность и прочее, прочее… Гораздо приятнее было сжимать тёплую ладонь в руке, дышать полной грудью и просто вертеть головой по сторонам, наслаждаясь величием и красотой природы вокруг – массой гор, молчанием деревьев, стрекотом сухих снежинок по синтетической ткани. Марина, окутанная облаком пара, шла рядом, такая живая, естественная, органичная этому месту. Его неотъемлемая часть.

– Что ты так уставился? – кокетливо спросила она и легонько ударила меня рукой в вязаной варежке по плечу. – Перестань, мне неловко.

– Хорошо – улыбнулся я в ответ и отвел взгляд. – Веди меня.

– Да тут особо ничего интересного-то и нет – она пожала плечами. – Лес, горы… снег. Вон там за холмом – ещё посёлок, но до него идти, наверное час… километров пять. Далековато пешком.

– Да? – удивился я. – Не знал. Пять километров – в самый раз – не согласился я. – Пойдём. А обратно машину возьмём. Там же есть такси?

– Такси! – она звонко засмеялась. – Слово-то какое серьёзное. Какое у нас тут такси? Попросим кого-нибудь из лесорубов или сноубордистов на снегоходе отвезти. Не откажут, скорее всего.

– Как можно отказать такой красавице – я удивлённо поднял бровь и схлопотал ещё один мягкий удар в плечо.

– Хорош болтать – постаравшись придать голосу серьёзность, она указала подбородком на убегающую за деревья дорогу. – Пойдём, раз решили.

Мы двинулись по тропинке – не задумываясь, зачем мы идём в посёлок и что хотим там увидеть. Точнее она-то знала, что там будет – знакомые люди, привычные дома, какие-то знаковые, выбивающие воспоминания и ассоциации вещи… и меня снова посетила мысль о том, что я всё это уже мог бы посмотреть. Будь мы оба подключены, в поселок можно было бы и не идти. Чёрт, а я ведь думал, что уже совсем перестал вспоминать обо всех этих возможностях. Слезть с этой информационной иглы, оказывается, было тяжелее, чем мне казалось.

Но через пару километров пути я уже так не думал. Точнее, я не думал об этом вовсе – происходящее вокруг полностью завладело мной. Размеренный шаг убаюкивал, мы шли почти молча, лишь изредка перебрасывались незначительными фразами – но нам было хорошо, и это было главное. До чего же приятное ощущение – чувствовать рядом живого человека, наслаждаться его присутствием, прорывающимся сквозь морозный воздух запахом дыхания или волос… и наплевать, что там на самом деле творится у него в голове.

Она вдруг нарушила тишину леса.

– Ты знаешь… Я вот всё иду и думаю… над тем, что ты мне рассказал. Я вот, например, вела дневник. Долго, с третьего класса до одиннадцатого. И потом, когда перечитывала… такие разные эмоции испытывала. Где-то, конечно, смеялась до упаду – как я на бабушку обиделась, например, и соли ей в компот подсыпала… а где-то – её карие глаза стали задумчивыми – … такие вещи прочитаешь. Где-то родители ссорятся, собака у нас умерла… и это всё таким детским языком написано, таким почерком – буквы пузатые, смешные – так грустно становится. Всё будто оживает перед глазами. Я бы не хотела, чтобы этот дневник у меня постоянно перед носом висел. Пролистнул разок, всплакнул где-надо, посмеялся. И хватит. Да? – она вопросительно смотрела на меня, ожидая какой-то ответ.