Павел Тетерин - Ракета без туалета

Домик станционного смотрителя оказался небольшим бревенчатым строением, стоящим в нескольких метрах от железнодорожных путей. Я громко потопал на крыльце, сбивая с ботинок налипший снег, после чего постучал в дверь.

Смотритель оказался плотным коренастым мужиком с бородой, прячущейся в свитере с высоким воротом – настоящий сибиряк. Он с любопытством разглядывал меня, стоя на пороге избы, окутанный клубами вырвавшегося вслед пара.

– Сменщик, значит? – он лукаво подкрутил ус и посторонился, пропуская меня внутрь. – Из самой Москвы, слыхали?

– Из неё самой – улыбнулся я, проходя внутрь.

Внутри оказалось жарко натоплено и пахло тем самым суровым терпким запахом, сопровождавшим обычно жилища настоящих работяг – смесью табака, пота, теплой одежды, грубой кожи кирзовых сапог и незамысловатой рабочей еды. Смотритель брякнул на грубый стол большую чумазую кружку и сел напротив, продолжая с интересом рассматривать меня.

– И чёй-то тебе в Москве не жилось? – не обнаружив, видимо в моем облике чего-то снимающего все вопросы, спросил он. – У нас вон вся молодежь только и думает, чтобы куда-нибудь туда – он махнул рукой куда-то в противоположную сторону – … податься, на заработки, мир посмотреть, легкой жизни сыскать. А ты вон обратно двинулся.

Я отхлебнул из кружки крепкий горячий чай и пожал плечами.

– Да, надоело всё – просто, не вдаваясь в подробности, ответил я. – Пожил, легкой жизни поискал… а теперь не хочу. Корни у меня сибирские, вот, видимо, и заговорила кровь, попросилась, так сказать, в родные края. Хорошо же у вас тут.

Мужик довольно крякнул – ему явно понравился мой ответ.

– Ну коли корни, значит, так и должно быть. Правильно все. Звать-то тебя как?

– Женя – представился я.

– А меня Анатолий Семёныч. Можно просто дядя Толя. Значит так, Жень. Я сейчас до хаты двину – меня давно уже жена ждёт. Сегодня работы уже быть не должно. Поезда все проходящие до двенадцати дня – делать ничего не надо. Поэтому ты осваивайся, располагайся – а я утром подъеду и дела тебе передам. Вон там – он кивнул на примостившийся в углу умывальник – телефон висит на стене, если что. Мало ли чего приключиться может – ты звони, не стесняйся, в любое время, помогу чем смогу, да и подъеду если что, я тут неподалеку живу. Чай, не в Москве – и он лукаво подмигнул мне. Видимо, его очень забавлял тот факт, что я проделал такой путь, чтобы занять вакансию его сменщика.

– В общем – продолжил дядя Толя – утром подъеду, там и решим что да как у нас будет. А ты пока освойся, поспи, так сказать на новом месте, свыкнись. Дрова вон есть, вода тоже, ночь без проблем пройдет, я думаю. По рукам?

Я согласно кивнул. Дядя Толя, кажется, неплохой мужик, но я с удовольствием сейчас остался бы один. Я был благодарен ему за такую возможность.

– Ну всё, бывай – он ловко подхватил со стены шубу, завернулся в неё и замер на мгновение на пороге. – До завтра.

– До завтра – уже практически вдогонку сказал я, после чего дверь, дохнув в комнату облаком морозного пара, закрылась, оставив меня одного в моем новом жилище.

Я снял обувь и вытянулся на мягкой, широкой койке, закинув руки за голову и глядя в потолок из грубо обструганных досок. Уютно потрескивала печь, за окном ворочался ветер, изредка бросая пригоршни снега в покрытые инеем небольшие окна, и впервые за несколько месяцев я почувствовал себя спокойно. Бешеный темп последних месяцев моей жизни, перегретые сумасшедшим темпом роста информации мозги словно кто-то опустил в большую чашу с охлаждённым обезболивающим. Город, набитый людьми со своими «чёрными ящиками», информационным безумием и ритмом теперь казался чем-то надуманным и нереальным. Я сам не заметил, как провалился в сон.

Спалось на новом месте отлично. Наверное, сказалось всё – и усталость от проделанной дороги, и чистый, свежий воздух с легким ароматом угля, и удачно съеденные на станции позы. Даже периодически пролетавшие прямо за стеной домика поезда никак не нарушали моего покоя. Печь, правда, к утру потухла и помещение изрядно остыло, но это не помешало мне крепко выспаться. Проснувшись как никогда бодрым и отдохнувшим, я умылся ледяной водой из умывальника, растопил огонь по новой и начал разбирать вещи. Через некоторое время пришёл дядя Толя, и я начал осваивать нехитрую работу станционного смотрителя.

Через два часа инструктаж был окончен. Теперь мне было известно всё, что я должен был делать, где брать еду и воду, как включается автомат, если вдруг выбьет пробки, ну и куда звонить, если какие-то неполадки всё-таки приключатся. Работа, как я и предполагал, была совершенно примитивной. Дядя Толя, убедившись, что я не глуп и всё, скорее всего, сделаю правильно, тут же поспешил обратно домой, заговорщически намекнув, что жена мол-де соскучилась за эту затянувшуюся вахту без сменщика и теперь настойчиво требует его дома. Я, признаться, даже испытал легкое чувство зависти, но задерживать «коллегу», спешащего домой по такой уважительной причине, не посмел. Мы тепло простились, и я приступил к своим новым обязанностям.

Так началась моя новая жизнь в амплуа станционного смотрителя.

Моё психологическое состояние почти сразу же стало улучшаться. В городе я чувствовал себя насекомым, зажатым в одной из крохотной ячеек гигантской сетки, а здесь… здесь все было пропитано размеренностью, вечным, неспешным ритмом природы. И этот ритм втягивал меня, подчинял себе.

Я работал, занимался хозяйством, а по вечерам вырезал из сосновых поленьев разные фигурки, составляя их на широкий, грубый подоконник – просто так, для себя. Путь от фантазии до её воплощения теперь был опять отнюдь не маленьким – но меня всё абсолютно устраивало.

Работа, при всей её монотонности и однообразии, доставляла мне неподдельное удовольствие. Поезда, заснеженные, в клубах колючей снежной пыли, чудовищами из другого мира проносились мимо, свирепо гремя колёсами, а я, закутанный в огромный меховой бушлат, стоял рядом, сжимая нужный флажок, и лишь провожал их взглядом. Окна вагонов сливались в размазанное световое пятно, стирая границы между лицами находящихся внутри людей, превращая их безликую аморфную массу, один размытый организм… Мне нравилось, что поезда почти никогда не останавливались на моем полустанке – я знал, что мимо меня проносятся сотни судеб, сотни набитых тараканами голов, тысячи и тысячи мыслей – но они пролетали мимо, не трогая меня и мою душу. Я, пусть и немного, помогал людям добраться до места следования, оставаясь в тени, не замеченный никем – и это было прекрасно. Только один раз подвыпивший пассажир что-то проорал мне, пролетая мимо – но я не разобрал слов. Грохот и лязг стихал, ветер уносил снежную пыль, и я снова оставался один – наедине с моей избушкой, лесом, снегом и горами вокруг.