Михаил Дурненков - Вещи

Для изготовления работаем с покрышкой R13, шириной 165 мм. Длина окружности ее составляет 180 см. Разметку надо начинать с нанесения двух рисок, делящих окружность покрышки примерно пополам, это, по сути – длина «шеи» будущей «птицы». Из инструментов вам нужна болгарка – делать пропилы и лобзик, чтобы выпиливать крылья и хвост. Глазки такому лебедю, можно изготовить из двух вкрученных в резину болтов с покрашенными в красный цвет шляпками.

В меня вселился берсерк, – вспоминает Николай, – и мне было все равно, сколько передо мной врагов – пять или пять тысяч. Странным образом в тот момент количество для меня не имело значения.

Свадьба это сакральное действо, инициация во взрослую жизнь, порог, переступая который, молодые люди переходят из одного статуса в другой, из одного мира в другой. В принципе, самое близкое к свадьбе и ее символическому значению, это похороны.

Однажды у меня умер близкий друг. Под Новый Год, в католическое Рождество, в заснеженном городе в тысяче километрах от меня.

Ни одного ангела рядом, – сказал он перед смертью. Это были его последние слова.

В день его похорон я должен был в детском садике изображать Дед Мороза. В группе моего ребенка. С утра я должен был прийти, переодеться, наклеить бороду, подложить подушку в халат, и изображать Дед Мороза. Я учил текст. И как-то глупо было лишить детей в детском садике Дед Мороза и лететь за тысячу километров, чтобы успеть на похороны друга.

На Маршалловых островах говорят на двух языках – на английском и маршалльском. В маршалльском языке есть несколько множественных местоимений второго лица. Есть «ты», есть «вы двое», «вы трое», «вы четверо» и «вы – много». Такой вот необычный маршалльский язык.

Эй, вы, четверо, встаньте тут, чтобы было видно самолеты, – говорил фотограф свидетелям рано утром в шесть утра. Я летел на похороны друга, а в этом же аэропорту была свадьба – невеста, жених и провожающие их пьяные свидетели.

А теперь вы, двое – говорил фотограф молодоженам.

Мои доводы не примет суд, потому что я женщина, а суд – мужского рода, и он скажет, что мои доводы женские, но ведь я женщина и у меня есть доводы. Хорошо – книги в книжном шкафу Павла пахнут так, что у меня разламывается грудь, а серьги в ушах у мамы Николая раскачиваются как два маятника, которые отсчитывают мое время до смерти. Это доводы? Если это доводы, то примите их, я все сказала.

Этого мало? Тогда запишите еще, что двое сумасшедших это запал и детонатор, двое сумасшедших это гололедица и подножка, двое сумасшедших это гланды и аппендицит, двое сумасшедших это взлом и кража, двое сумасшедших не должны быть вместе, потому что так не должно быть, что машина едет, но ею никто не управляет.

На кладбище было холодно так, что казалось, смерзлись все внутренние органы. Похороны как похороны. Но только в тот момент, когда моего друга закапывали, именно в тот момент меня пронзила мысль, что я его больше никогда не увижу. Именно в тот момент я это осознал. И я понял, для чего нужны похороны.

Наверное, я должна была попрощаться с ним. Это ведь правильно. Но я не сделала этого, не попрощалась с Николаем. Когда мы расстались, я была уверена, что больше никогда его не увижу. Да, я сказала ему, что нам нужно провести мысли и чувства в порядок. Не знаю, почему я так сказала. Наверное, чтобы не делать ему больно.

Вы, четверо, встаньте здесь. Вы двое чуть правее, а вы двое левее. Чтобы минарет было видно.

Язык Маршалловых островов, это воистину язык фотографов.

Но почему всё не так? Вернее, почему всё так? – говорил Николай.

Николай сидел у шлагбаума, ведущего к заброшенной военной базе. У Николая был разодран пиджак и подбит глаз, в руках Николая был шкалик с водкой, на видео Николая снимал корейский турист – он с самого начала экскурсии был с ним рядом. Глаз Николаю подбил жених, когда Николай сдирал с головы Жанны фату.

А может быть, это родители во всем виноваты? Виноваты в том, что у меня все не так? А? Сунь-хуй? Или как там тебя? – говорил Николай.

Меньше всего в своей жизни Джун Со, (так на самом деле звали корейского туриста) был готов обвинять в чем-то своих родителей. Восток есть восток. Ну, может быть немного. Совсем немного. И только в одном пункте. Сосны. Единственное, в чем по-настоящему Джун Со был готов упрекнуть родителей, это сосны.

Я всю свою жизнь мучительно наблюдаю, как медленно и с трудом растут сосны. За десять лет они кое-как дорастают до пятиметровой высоты. Почему родители не сажали сосны? Ведь сейчас они бы уже были большими! Почему они не сажали сосны, когда были молодыми?! А? Почему?!

А я не понимаю, почему они воспитали меня таким? Почему за всю жизнь я смог полюбить только одну женщину? И что мне теперь делать после того как я потерял эту одну женщину? Что мне делать одному?

А я не понимаю про сосны!

Почему всё не так! Почему всё так!

Сосны!

Обратите внимание на этот разрушенный дом. Здесь когда-то, под музыку с мобильного телефона самозабвенно танцевали пьяные мужчины – казанский экскурсовод Николай и экскурсант из Кореи Джун Со.

Как все началось нелепо, так же нелепо и закончилось, и я рассталась со вторым мужчиной своей жизни, чтобы встретиться с третьим. Но вообще он не третий, он даже скорее нулевой. Потому что он мой папа, и я встретилась с ним впервые за свою сознательную жизнь. Потасканный мужчина, в его возрасте положено быть потасканным. Я не помню, как выглядит плод под названием земляная груша, но когда смотрю на своего папу, думаю, что земляная груша полностью описывает его, потому что он землистый и грушевидный.

У меня было три жены, и все они любили меня без памяти, – говорит мой папа, которого я вижу первый раз в жизни. Я смеюсь так долго, что он успевает обидеться. Так вот значит в кого я такая дура, – говорю я ему, в конце концов.

Николай теряет сон. Николай просыпается и понимает, что стук его сердца, на самом деле, это тот стук, который производят копыта лошади, когда задевают верхнюю дощечку барьера. Николай лежит в пять утра, смотрит в потолок и думает об этом стуке.

Это, наверное, и есть возраст, – думает Николай, – вот так живешь, живешь, а потом оказывается, что барьер лошади уже и не взять. Всё-таки это родители во всем виноваты.

О всех своих претензиях Николай сообщает родителям. Его родители добрые старенькие люди, которые любят дачу, Николая и глухого пуделя по кличке Баскервиль. Они чувствуют, что им осталось очень мало, поэтому они очень рады претензиям Николая. Ведь так, они могут успеть рассказать ему что-то еще.

Тебе нужен ребенок, – говорит старенький отец Николая, – ребёнок это шанс все исправить. Это шанс быть тем папой, которого тебе не хватало.

Поешь пирога, пока он еще теплый, – говорит мама Николая.