О. Странник - Трамвай судьбы

По радио с утра до ночи звучали бодряческие комсомольские песни, иногда – классика, а Сашина рота маршировала в экипаж и в баню под «Марш энтузиастов». Но волшебное танго «Кумпарсита» жило в нём мечтой несбыточной, потому что на танцах в училище и в Мраморном зале играли па-де-катры, краковяки и па-де-патенеры, и изредка – вальс-бостон.

Власти боролись тогда со стилягами, и курсантов Мореходки привлекали в патрули – отлавливать стиляг, отстригать им коки и распарывать брюки-дудочки, поколачивая бедолаг по ходу действия. А Саша знал одного такого чувака в своём дворе с детства, и тот научил его, где искать «Кумпарситу» – на барахолке у Обводного канала. Да, там он отыскал трофейные пластинки с собачкой на этикетке, склонившей ухо к граммофонной трубе. Пластинки эти были редкостью и стоили дорого, да и танго «Кумпарсита» не попадалось. Но народная смекалка не знала границ, и на барахолке попадались самопальные грампластинки «на костях», то есть на рентгеновских снимках. Умельцы переписывали на эту плёнку джаз, блюзы, регтайм, свинг и буги-вуги; умельцев сажали, а музыка «на костях» звучала, вопреки официальному газетному лозунгу «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». И многие меломаны даже не читали карандашные подписи на рентгеновской плёнке, они сразу определяли: рёбра? это Гершвин! Глазница – это Билл Хейли, а вот кисть руки такая кривая – так это Дюк Эллингтон… И Саша наконец-то купил «Кумпарситу» «на костях», на чьём-то локтевом суставе! А потом повезло, и он достал настоящую трофейную пластинку с собачкой Ниппером записи 37-го года и не мог наслушаться…

А затем в учебных загранплаваниях и в регулярных рабочих рейсах на сухогрузе «Балтийск» Саша Головин собрал много версий танго «Кумпарсита», и не только его. Так он стал коллекционером и завсегдатаем Джазовой филармонии, и занимался он теперь в секции карате. По работе для оформления загранвизы надо было жениться, и Саша женился. С того самого памятного танго в трамвае в его представлении девушки делились на тех, что в тонких чулочках танцуют, как бы отдаваясь партнёру, и тех, которые смотрят со стороны в скромном платочке и простых чулках в резиночку, и женился он как раз на такой. А что? Сидит дома, варит борщ, ждёт мужа из дальнего плавания, где в разных портах хватает тех, что танцуют.

В 70-х и 80-х власти боролись с фарцовщиками, тунеядцами и рок-н-роллом. Потом они вяло боролись с теневой экономикой (догадайтесь, почему вяло!), очень борзо боролись с диссидентами и продолжали бороться с рок-музыкой. Но стройные девичьи ножки теперь уже в нейлоне и мужские не в клёшах, а в джинсах выплясывали под запретную разнообразную музыку от Прибалтики до Владивостока и доплясались до лихих 90-х.

Теперь власти боролись между собой и за верховную власть в стране, обретённая свобода превращалась во вседозволенность, а передел собственности Балтийского морского пароходства привёл рядовых бойцов и авторитетов Саню Кумпарситу и Костю Гаванского на очередную разборку среди заброшенных краснокирпичных фабричных цехов на Кожевенной линии у Финского залива. Консенсуса не достигли, и произошла перестрелка.

Вот представьте картину: отгремели выстрелы, пара джипов улетают на форсаже, один стоит подбитый, два невредимых, бойцы в адидасовских спортивных костюмах – кто сидит, кто лежит. На подножку привалился, держась за раненое предплечье, Костя Гаванский в малиновом пиджаке, и в наступившей тишине из его магнитолы громоподобно хрипит голос Профессора Лебединского: «Я убью тебя, лодочник…» – прямо в тему, не правда ли! Рядом прислонился к дверце машины Саня Кумпарсита, одетый в чёрную кожаную куртку на тельняшку, в его магнитолу попала пуля, а если бы не попала, то было бы слышно… танго «Кумпарсита»? А вот и нет! Из неё звучало бы «Когда святые маршируют…» хрипатым голосом Луи Армстронга. И тоже было бы в тему. Костя Гаванский, перетянув руку галстуком, подтолкнул Саню здоровым локтём и сказал:

– Чики-пуки, пацаны, погнали наши городских!

Наступили 2000-е, и Александру Петровичу Головину, владельцу заводов, газет, пароходов, в его 62 года вступил бес в ребро. Он развёлся с супругой, сыну дал порулить филиалом в Выборге, а сам – поглядите-ка! – играет свадьбу с прелестной двадцатилетней барышней из службы эскорта. Перед нами прямо-таки кадр из давней кинокартины «Венский вальс»: через Дворцовый мост едет белая карета, запряжённая парой белых лошадей с плюмажами, а следом – ещё две кареты, а за ними – длинный белый лимузин «Хаммер» на тридцать шесть мест. В головной карете красавица в белоснежных кружевах, сверкая лукавыми глазками, щекочет букетом белых лилий нос импозантного жениха в белом же костюме. Он подтянут, спортивен и строен, серые глаза сияют, он счастлив – жизнь удалась! Вот кортеж останавливается у Ростральных колонн, а там в гранитном полукруге музыканты в белых фраках уже играют танго «Кумпарсита». Взлетают белые кружева над стройными ножками в ажурных чулочках, и не шестидесятидвухлетний Александр Петрович, а двенадцатилетний Саша сам танцует знойное аргентинское танго с красавицей и сам же как бы видит себя со стороны. Поют томительные скрипки, звенят синкопами аккордов в ритме сердца, плывут Ростральные колонны, за ними – Петропавловская крепость, кружатся прогулочные катера на Неве, сияют блики на воде, стреляют пробки шампанского. Вокруг – нарядные гости с бокалами, за ними – толпа зевак с фотоаппаратами. Костя Гаванский… пардон! – Константин Иванович, в смокинге и с бабочкой, подталкивает локтём охранника в чёрном костюме и восклицает:

– Эх, вот это понтово! Это тебе не танго в трамвае, а, Серёга?!

– Каком трамвае, Константин Иванович, о чём вы? —не понимает Серёга начальника охраны.

А на гранитном парапете сидит мальчик лет двенадцати, держит в руке снятые наушники, из них глухо звучит рэп, но оркестр заглушает его. Мальчик с восторгом смотрит на танцующую белую пару, на стройные ножки в сетчатых чулочках, и зажигательно-томительные ритмы вечного знойного танго «Кумпарсита» сливаются с его сердцебиением…

Помните старую смешную песенку:

Почти так же произошло и у меня: тут недавно сын пришёл, развернул передо мной красивый халат и сказал:

– Мам, помнишь, ты мне когда-то подарила этот ковровый халат, а я его тогда, в свои восемнадцать лет, всего-то пару раз надел для прикола, но какие халаты в этом возрасте! Засунул в коробку на антресолях, а когда женился и переехал, забыл про него. Нашёл вот теперь – новый, красивый, тёплый, а мне маловат, тебе вот принёс.