Яков Капустин - Чудны дела твои, Господи

…Было ему тогда лет пятнадцать. Класс, то ли из уважения, то ли из юношеского озорства избрал Леонида Михайловича старостой. Никто его, понятно, не слушался, и чем чаще его отчитывал классный руководитель, тем больше одноклассники озорничали. Особенно самый его закадычный друг Валя Кравченко. Именно он организовывал ребят курить на переменах в классе, а не прятаться по туалетам.

Леонида Михайловича это так обижало, что на очередное требование учителя, он, от злости и обиды, отдал ей список из семи человек, где в числе прочих был и его друг. Никаких последствий ни в школе, ни в их дружбе не случилось. Никто и никогда и не вспоминал об этом, но самого Некрасова это мучило всегда, именно потому, что поступку этому не находилось оправдания. С Валей они дружили до настоящего времени, и если не часто встречались, то перезванивались регулярно.

Другой поступок, не имеющий оправдания, был ещё гаже.

В школе-интернате, куда он с дворовыми ребятами ходил танцевать и «клеить» девчонок, Леонид Михайлович познакомился с десятиклассницей по имени Света.

На танцы она не ходила, и присел он к ней в парке на скамейку, где она рисовала липовую аллею. Они не переставая говорили до самого вечера и так понравились друг другу, что условились обязательно встретиться завтра. Он, провожая Свету к спальному корпусу, обратил вслух внимание на то, что у неё странная походка.

Девушка заплакала и рассказала, что на баскетболе повредила ногу и теперь нога болит и сохнет.

Промучившись в раздумьях весь следующий день, Некрасов не пошёл на свидание. Не пошёл он и позже. И вообще забыл дорогу в школу-интернат.

Всю жизнь он считал, что поступил правильно, отказавшись связать себя с калекой, но каждый раз, а это случалось часто, когда он вспоминал замечательную девушку с украинской фамилией Гонишнюк, эта фамилия рифмовалась у него со словом «говнюк», кем он себя и чувствовал.

Это продолжалось всю жизнь, хотя он давно забыл, как выглядела девушка и какой у неё голос.

Леонид Михайлович определённо знал, что оба эти поступка не дадут ему покоя ни на этом свете, ни на том. И он решил исправить положение и сделать всё, что можно ещё успеть.

Валентин, выслушав Леонида Михайловича, долго молчал, потом ушёл на кухню, вернулся с кофейником, снова сел:

– И ты со своим сердцем припёрся из Питера в Киев, чтобы рассказать мне, что я в школе курил?

– Валя, ты прости меня, Христа ради – голос у Некрасова был тихий и хрипловатый.

– Господи! Лёня, да я и не знаю, чего прощать. Ты мой самый близкий в жизни человек, я всегда ровнялся на тебя, ты мне роднее брата. Брось ты эти глупости!

Но Леонид Михайлович не отставал.

– Всё, всё! Успокойся, прощаю тебе всё и навсегда.

– Спасибо тебе, Валя. Ты меня успокоил.

Они много говорили и понемножку выпивали. Когда Валентин услышал о девушке из школы-интерната, которую разыскивает Некрасов, он вспомнил о своей хорошей знакомой, курирующей в мэрии образование.

– Она поищет, а ты пока поживи у нас. Сколько не виделись?

Поезд в Виннице остановился утром, и Некрасов отправился на такси по найденному знакомой Валентина адресу.

Двери открыла девочка лет двенадцати и, на его просьбу позвать Светлану Сергеевну Арсентьеву, крикнула:

– Бабушка! К тебе – и, не закрывая двери, ушла.

В пожилой женщине, которая вышла к нему из кухни, Некрасов никого не узнал.

Он начал задавать ей вопросы о её школьных годах, и она, недоумевая, отвечала.

Тогда он прошел с ней на кухню и рассказал историю, которая произошла с ними много десятилетий тому назад.

Светлана Сергеевна рассмеялась:

– Вы знаете, а я не забыла эту встречу, просто очень редко вспоминаю то тяжёлое время.

Кстати меня возили в Москву и там вылечили, и у меня сложилась хорошая жизнь. Вас я не осуждала. Мне было просто обидно за себя. Так что вы напрасно переживаете. Хотя я очень удивлена, что вы придали этому так много значения. Наверное, вы очень хороший человек.

Она сошла с ним вместе по лестнице, и когда он наклонился к её руке, поцеловала его голову.

И в такси, и в ресторане, и потом в самолёте, Леонид Михайлович чувствовал большой душевный подъём. Он был спокоен и счастлив.

Он попросил у стюардессы коньячку и ещё немного выпил после ресторана.

– Оказывается, выпивать интересно и приятно – до сих пор он не очень этим увлекался.

Удобно устроившись в кресле, Некрасов решил вздремнуть.

Сон был лёгкий и приятный. Снилось ему, что он летает над всеми в каком-то голубом пространстве, а мимо пролетают другие счастливые и красивые люди, и всем спокойно и весело. Никогда ему не снились такие красивые сны.

Летал он долго, потом увидел свой самолёт, который уже стоял в аэропорту.

Он медленно летел по салону самолёта к своему месту. Потом увидел людей в белых халатах, склонившихся над грузным пожилым мужчиной, который лежал в проходе и был похож на него самого. До слуха долетали разные медицинские термины.

– Это я, что ли умер? – равнодушно подумал Некрасов. Он спрашивал врачей и стюардесс, но они не обращали на него внимания, и проходили мимо, и сквозь него, не отвечая.

Однако его это совершенно не огорчило, потому что он снова летел над землёй, уже в светло зелёном пространстве, обдуваемый лёгким ветерком с запахами цветов и утреннего тумана, какие не вспоминались ему с самого раннего детства.

Говорят же, что, когда покупаешь дом, покупаешь и соседей.

С соседями Светочкиным родителям не повезло. А значит, не повезло и Светочке.

Дом у них был угловой. Но в соседнем строении, непонятно откуда взявшейся землянке, жили тётя Клава, безграмотная полоумная баба, и ее с сын Вовка. Последний раз подобное жилище Светочкин отец видел на фронте.

Зарабатывала Клава на жизнь тем, что мела по утрам соседние улицы, а Вовка, вместо школы отправлялся ей помогать.

Вовка, маленький, тщедушный, вечно голодный, мальчик, учился со Светочкой в одном классе, но ходил на занятия крайне редко и никакие угрозы и увещевания учителей не помогали.

В своей землянке баба Клава по всем укромным местам прятала сухари, на случай голода. В начале тридцатых из всей их большой и зажиточной прежде семьи, выжила только она.

Ни мать, ни отец с бабой Клавой не общались, считая это ниже своего достоинства.

Запрещали общаться и Светочке, да она и сама всё прекрасно понимала.

В 1977 году Светочка поступила в институт, а Вовку по очень большому блату пристроили работать проводником в общем вагоне поезда Баку-Москва.

Родители возили Светочку только в купейном вагоне, но когда, по дороге в вагон-ресторан, случалось проходить через общие вагоны, она старалась не смотреть на немыслимую грязь, которая, казалось, висела в воздухе. Но Вовка был рад и счастлив. Работал почти без отдыха, подменяя, всех и каждого и был на хорошем счету, потому что в его туалетах всё блестело.