Анастасия Шистерова - 4

– Тит, ты где? – с каким-то истеричным провизгом спросил он.

– Подхожу к дому, а че? – интересуюсь я.

– Блять, стой на месте. Стой, умоляю тебя!

– Стою я! Объясняй уже, что случилось.

– Если бы я стоял перед твоим подъездом сейчас, я бы тебя увидел?

– Не. Вот я бы тебя увидел. Я в кустах на площадке детской, сижки курю, если что.

– Красава. Видишь форд черный стоит?

– Даа..

– Короче, это хачи-трюкачи нас поджидают. Они меня от самой «Монетки» гнали. Отвечаю, я еле успел в падик сныкаться. Ты пойди, погуляй где-нибудь, иначе пиздец тебе. Я позвоню, как они свалят.

В общем, Ежи перезвонил мне только часов в двенадцать ночи. Сказал, что надо валить из города. Якобы эти уроды явно серьезно настроены. И мы решили валить.

У Ежи уже год простаивала хата в Ч., городке неподалеку от нашего. Простаивала она в связи с умерщвлением любимой и последней из двух, которые были изначально, бабули Егорки. В общем, часа в три ночи мы уже стояли на вокзале в Ч.

Оказалось, что хата Ежиной бабули совсем не хата, а малюсенькая комната в какой-то грязной коммунальной квартире. Где по несчастливому стечению обстоятельств, нашими соседями оказались: Гарик – парень лет тридцати, по видимому что-то употребляющий (тощий, бледный и уродливый), и Дарья – его девушка (тоже уродливая, но не употребляющая).

Надо отметить, что Ежи – депрессивная, вечно загоняющаяся личность. И тогда в его жизни, как раз, была поганая полоса. И с телками беда, и бабок не было постоянно, и амбиции его писательские с каждым днем подтухали…

В общем, начал Егорка от тоски и скуки в городе Ч. изрядно прибухивать. Я и моя печень своих в беде не оставим никогда. Я нажирался с Ежи. Пили все и везде. Могли пойти в местный блядюжник, накуриться там каликом до блевотины, бухнуть дорогого вискаря и им же накачать длинноногих сучек в коротких юбках. А могли остаться дома и наслаждаться компанией себя любимых. Под конец бэд-трипа, когда бабок не оставалось даже на билет в родную обитель, мы выпрашивали у соседа Гарика шкалики с медицинским спиртом и разбавляли его морсиком со смородиновым вареньем, которое досталось Ежи по наследству от умерщвленной ныне бабули. Спасибо ей. Нам вставляло.

И вот однажды этот дурак Егорка по пьяной двухнедельной запойной лавочке возомнил себя самым крутым гангстером и бандитом всех времен и народов. В двенадцать часов ночи ему приспичило пожрать. Надо сказать, что и я вообще-то был не против. Денег нет, магазы закрыты. Все сходится. Настало время «хлопнуть» ларечек где-нибудь поблизости. Отмечу, что «ужраны» мы были до такой степени, что Егор спускался кувырком аж три лестничных пролета, а я просто вышел на улицу в белых носочках. Свои грабительские умения продемонстрировать городу Ч. нам к счастью, или несчастью, в ту ночь не удалось. Все дело в том, что выйдя из подъезда, мы решили покурить перед столь ответственным мероприятием, и присели на лавочку рядом с детской площадкой. В душе не знаю, с какой целью господа полицейские патрулируют ночами дворы в спальных районах. Скорее всего, они тогда «закладчиков» выслеживали. Район-то не благополучный. Район – засраночка, так сказать. Ну, и увидели наши стражи закона и порядка следующую картину: два парня бомжеватого вида сидели на лавке и, оперевшись друг на друга, храпели очень громко и сладко. Так, как будто спали на лучшей постельке двухместного президентского. Нас прибрали. Отрезвили, прокапали. После небольшого дебоша в больнице отвезли в обезьянничек. Дебоширили мы по поводу того, что нас поставили на учет к наркологу. Ежи тогда показалось, что это навредит его службе в КГБ, мол, не правильно его будущие сослуживцы отнесутся к тому, что он не соблюдает «сухой закон». Он тогда орал на все отделение: «Я что, по вашему, похож на какого-то советского лударя?! Что я вам, беспризорник какой-то, чтобы меня на учет ставить?» Уже когда нас отпустили из мусарни я рассказал Ежи об его увлекательных приключениях под «белочкой» и поинтересовался, почему именно КГБ и кто такие лудари? Он так и не смог мне ответить.

А вот теперь вернемся к вопросу психолога, который она задала спустя всего неделю моих прокапываний витаминками в каком-то захолустье.

– У нарколога на учете состоим?

Я подумал, что смысла врать – нет. А так, хоть, может, откосить получится.

– Да, – говорю. – Состоим.

Психологичка на меня свои огромные глазищи поднимает. Вытирает со лба сало платочком, который становится влажным и коричневым от тоналки. И снова спрашивает:

– У нарколога на учете состоим?

Мне это уже начинает казаться смешным.

– Состоим, состоим, – широко улыбаясь, повторяю я.

Не поверила, зараза. Спросила еще раза три. Я не вытерпел.

– Упаси господи, конечно, не состоим!

По ее толстой морде расплылась в улыбке малиновая помада.

– Ну, так бы сразу и сказал. Зачем мне голову морочил?

Больная дура. Она что-то там еще пописала в своих тетрадочках и вышла из кабинета.

– Я на совещание по поводу тебя. Ничего не трогай.

Не буду описывать, как через несколько часов после этого мама собирала меня в путь-дороженьку, и сколько блоков сигарет ей запретили пронести мне в отделение. Скажу только, что спустя три дня, я уже сидел на своей больничной коечке и махал свесившимися с нее ногами. А еще спустя неделю я окончательно убедился в том, что психушка – это весьма не романтичное место, из которого, по возможности, нужно валить.

Самое главное, что меня в том веселом заведении не устраивало, так это концерты одного чудака в туалете. Каждый божий день ровно в восемь часов вечера эта тварь накладывала целую кучу и принималась обмазывать ею стены. Еще он любил подкидывать свое дерьмо так, чтобы коричневые пятна оставались и на потолке. И если стены санитарки к утру уже немного отдраивали, то о потолке и речи не было. Во-первых, им было лень, во-вторых, эти коротышки сроду бы туда не забрались.

Был там еще замечательный пациент по имени Авессалом Аристархович. Мне вообще кажется, что людей с такими странными именами уже лет в двадцать надо в психушку класть. Ничего дельного в жизни с такими именами они все равно не добьются. Хотя, наш Авессалом аж до пятидесяти продержался. Какие-то степени у него были, кандидатские, докторские, хрен его знает. Вот тетка моя, которая окончила только 8 классов и всю жизнь на игольном заводе проработала, частенько говорила: «Нафиг, нафиг вам эти высшие образования? У меня вон подружка два института закончила, так у нее крыша-то и съехала уже к тридцати годам». Мы всегда смеялись над наивностью нашей тетки, а тут я прямо проникся ее словами. Этот Авессалом Аристархович дочитался до такой степени, что задался всем известным вопросом: «Тварь я дрожащая или право имею?» И кокнул свою уже довольно старенькую маман, которая каждое утро будила его с милой улыбкой и серебряным маленьким подносиком, на котором стояли крепкий кофе, тарелочка с блинами и баночка Нутеллы. Но, как говорится, философия дороже жизни. Ради эксперимента пришлось Настасье Дмитриевне раскрошить милый черепок под платочком статуэткой Пушкина. Спасибо, не Достоевского. А то совсем бы смех был.