Андрей Гвоздянский - Траектория превосходства

Когда Мехмет говорил со мной, его шея напрягалась, на ней обозначались несколько жил, которые, как стальные тросы, укореняли голову на плечах. Редкий пучок седых волос едва доставал до того места, где шея перерастала в голову. Тогда, в 1947 году, Мехмет был еще красивым черноволосым юношей. Все до единого волоски его в изящном изгибе спадали с плеч. Со старой фотографии на меня смотрел уверенный взгляд, гораздо более живой и любопытный, чем взгляд сидевшего передо мной старика. То был год, когда молодой пианист-самоучка отправился в Парижскую консерваторию, за неимением соответствующих заведений на родине. Вторая мировая война, в которой Турция не принимала участия, закончилась, и Франция все охотнее стала принимать перспективных иностранцев на музыкальное обучение…

Франция, 1947-1950 гг.

– 1 –

Турецкий экономический бум конца 1920-х гг., возвысивший отца Мехмета в мир горнего богатства, стал важным элементом в формировании Мехмета-пианиста. Именно отец, хоть и скептически хмыкая, открыл перед ним финансовую возможность поездки в Париж и подготовки к консерватории с помощью частного преподавателя. Более того, Мехмет стал одним из первооткрывателей пути на Запад среди турецких музыкантов, играющих классику. Он просигналил всем, что теперь, в новой светской Турции, для амбициозной молодежи открыты все дороги. И даже Франция, еще недавно с трудом сопротивлявшаяся немецким войскам, уже была готова дружелюбно распахнуть двери перед турецкими гостями.

Дух вольности, который в Турции Мехмет ощущал с рождения, во Франции проникал в самое сердце, постукивая в голове тремя известными словами: «Свобода. Равенство. Братство». Дух поиска передался ему от матери, которая любила проводить время в созерцании предметов искусства и могла легко отделять зерна от плевел. Мехмета она определила к зернам, и хотя к тому моменту он уже и сам подозревал о наличии у него музыкального таланта, именно она сыграла роль тумблера, обратившего мечты в действия.

За судьбой братьев и сестер Мехмет не следил, а я и не спрашивал. Причина проста – он был поглощен музыкой без остатка. Событием, которого он с придыханием ждал все три года обучения в консерватории, был его первый самостоятельный концерт. Он не мог думать ни о чем другом. Часто по ночам ему снились роскошные концертные залы, заполненные одинаковыми до степени смешения лицами. Иногда это были кошмары – лица аплодировали как-то слащаво-приторно, а с задних рядов даже слышались смешки. Но чаще овации были настолько хороши, что напоминали сильный дождь после засухи или хлопанье крыльев стаи чаек, завидевших обильную добычу. Каждый человек поглощен происходящим внутри него самого, как самодостаточная планета, остальные же выглядят астероидами на периферии, вносящими лишь небольшие внешние возмущения. Иногда, конечно, астероид оказывается слишком велик для планеты, провоцируя либо ледниковый период, либо, в крайнем случае, остановку жизненных процессов.

Такая самозацикленность не помешала ему, однако, пропитаться атмосферой послевоенного Парижа, где катающееся на льду духовное лицо вполне сочеталось с парочкой, откровенно милующейся на лавочке, у катка. Время от времени ему встречались одинокие девушки, задумчиво сидящие с блокнотом в самых многолюдных местах, ни одна из которых, впрочем, не спешила признаваться ему, что занимается отнюдь не сочинением стихов или созданием зарисовок, а тихой охотой за добычей, которая могла бы привнести немного счастья в ее личную жизнь. Попадались на улицах и грустные персонажи, которые, однако, особенно не запоминались Мехмету, поскольку совсем не вязались с его радостным настроем, полученным как коктейль путем смешения нового опыта, осознания сладости заданной цели и ощущения стремительного движения к ней.

В те годы, самые беззаботные в его жизни, даже те микроскопические проблемы, которые у него когда-то были, уверенно отступили на второй план. Сформировался новый, более интересный круг общения: у Мехмета появилось два друга из консерватории и постоянная площадка для новых неожиданных знакомств.

Первый товарищ, Марсель, коренной парижанин, уже на втором курсе разочаровался в музыке и начал страстно стремиться стать писателем. Конечно, у него ничего не выходило, но это его желание не пропало даром – он очень много читал, а потому мог в любой момент развлечь компанию каким-то интересным фактом или высказыванием, иногда приводя его к месту, а иногда и не очень. Второй друг Мехмета, Винсент, приехал из пригорода. Он отличался умением выпить и поговорить практически на любую тему.

– 2 –

Парижанин Марсель, собственно, и вывел компанию на новую постоянную площадку для общения, которой оказалась брассери «Липп» на бульваре Сен-Жермен. Это заведение сыграло роль театра, любезно предоставившего декорации для развития биографии нашего героя.

Небольшая литературная премия Каза, вручаемая здесь писателям, не отмеченным другими наградами, притягивала определенное количество любителей словесности, среди которых оказался и Марсель. Атмосфера здесь, конечно, уступала в торжественности большим премиям, однако в камерности действа было что-то неуловимо близкое. Винсент говорил и говорил без умолку, но вдруг все посетители брассери внезапно замолчали. На небольшую сцену вышел человек средних лет, с тонкими усами и в изящном смокинге. Винсент, впрочем, этого не заметил, и, отвечая на какую-то реплику Марселя, громогласно объявил:

– Нет, приятель, я не ты! На премию кружку пива не променял бы никогда!

Слова эти повисли под потолком, подхваченные вихрем алкогольных паров, а воздух, услужливый проводник звуков, аккуратно доставил их в уши притаившихся на мгновение людей.

– Пошли, – резко встав, бросил в ответ Марсель. – Отойдешь, глядя на звездное небо над головой.

Компания торопливо ретировалась из брассери, и там, как ни в чем не бывало, возобновилась церемония. Винсент плюхнулся на удачно подвернувшуюся скамейку и, забыв про совет друга, немигающим, но сонным взглядом уставился на мостовую. Мехмет с Марселем стояли рядом.

– Ты не присмотришь за ним, пока я на минутку сбегаю в брассери? – беззаботно спросил Марсель, чувствуя, что не получит отказа.

Мехмет только кивнул. Марсель тут же упорхнул туда, где все с нетерпением вглядывались в равнодушное лицо человека с тонкими усами. Взглянув на Винсента, Мехмет понял: его роль сводилась разве что к ночному стражу, стерегущему далеко не чуткий сон подвыпившего человека. Собравшись было в монотонных раздумьях провести ближайший час (минута в понимании Марселя могла растягиваться гораздо сильнее, чем эластичный бинт), Мехмет вдруг услышал осторожные шаги, звук которых доносился со стороны брассери, и, не сомневаясь, что увидит Марселя, резко обернулся, метко выстрелив глазами прямо в лицо незнакомой барышне, тем самым несколько напугав ее.