Валериан П. - Такая вот жизнь, братец – 2. (Записки «Шестидесятника»)

– Вы всегда такой храбрый, – слышу я в ответ, – или только в подпитии?

Потом объясняет мне, что она днем вообще на улицу не выходит: сидит дома в маске из крема.

– Даже ставни не открываю, пока солнце не зайдет.

– А как же магазины, покупки и вообще, – выражаю я свое недоумение.

– Ну, на это есть слуги, – шепчет она мне на ухо, на что я отвечаю глупой понимающей улыбкой. Танец закончен, я веду ее к ее столу.

– А можно я вас ещё раз приглашу?

– Нет, лучше не надо. Для вас лучше, – добавляет она и чуть заметно пожимает руку, как бы давая понять, что пора и честь знать. Но я не слушаюсь, я уже в трансе, я не отпускаю ее и иду вместе с ней к столику.

– Если не согласитесь, – шепчу я ей, – я на колени встану. При всех.

Она останавливается, молча смотрит на меня, потом берет меня под руку, и мы возвращаемся в центр и через мгновение уже «кружимся в вихре вальса». Но, видимо, у меня это не очень хорошо получается, потому что в следующее мгновение я оказываюсь в компании Вовика, который, крепко сжав меня в объятиях, ведет к выходу.

– Ты, что, с ума сошел, – слышу я его голос, – Куда тебя понесло?

Мы идем по темной аллее по направлению к дому.

– А что? – отвечаю я, обнимая его за талию, – что-нибудь не так?

– Ты пойми, это не для нас, завтра же рога обломают.

– А ты где был? Я на тебя так надеялся.

И вот, мы уже в комнате, и он пытается раздеть меня, усадив на кровать. Для виду я ломаюсь, но это приятно! Приятно чувствовать, что тебя раздевают, подчиняться этим сильным рукам, которые тебя поворачивают, снимают с тебя одежду, делая таким голым и беззащитным. Я чувствую, что давно хотел этого. Мне приятны прикосновения рук Вовика, который стаскивает с меня рубашку, ботинки, носки, брюки.

– А это? – говорю я, указывая на трусы, – я, что, сам должен?

Вовик выпрямляется, смотрит на меня, потом поворачивается и идет к выходу.

– Ну, я пошел, – говорит он сдавленным голосом.

– Нет, постой, – капризным тоном заявляю я, – ты должен раздеть меня, как полагается. Я не хочу, чтобы ты уходил так.

Он стоит у двери и глядит на меня, улыбаясь.

– Ну и б-ища же ты, – слышу я в свой адрес. – И до чего же хороша, – добавляет он, подходя ко мне и на ходу стягивая с себя джинсы.

– Значит, по-твоему, я, что – баба? – кокетливо оскаблясь, отвечаю я и, пододвинувшись, даю ему место рядом.

– А кто же, – хрипло говорит Вовик и, склонившись надо мной, начинает гладить грудь, сжимая и пощипывая соски, потом переходит на живот, потом его рука проскальзывает мне под трусы и стискивает в кулаке мой член.

– Да, сними ты их, – выдавливает он из себя, и я с готовностью сдергиваю трусы и всем телом подаюсь к нему навстречу. Он приникает ртом к моим губам, и мы целуемся взасос со страстью, которая мне до сих пор была неведома. Одновременно он массирует мне анус, засовывая палец в задний проход. Я вдруг понимаю, что хочу ему отдаться, что это очень приятно быть во власти другого мужика. Вовик тоже видит, что желание распирает меня и, подмяв под себя, задирает мне ноги, пытаясь вонзить свой член мне в анус. Но он слишком большой, и ему это не удается. Я чувствую резкую боль и выворачиваюсь из его объятий.

– Мне больно, – кричу я, – давай, я лучше в рот.

– Но ты же хочешь, – разъяренно шипит мне в ухо Вовик, – ты же сама меня привела к себе, сама, сама … («надо же, он ко мне, как к женщине», мелькает в мозгу, и я проваливаюсь куда-то в тартарары). Я чувствую, как его член тычется мне в задний проход, и с удивлением отмечаю про себя, что хочу его, хочу этой боли, этой грубости, Я хочу, чтоб он был во мне, я сам раздвигаю руками ягодицы, чтобы он вошел. Но он не входит. Зад у меня весь в огне и тут, вдруг, я слышу чей-то голос – не то свой, не то ещё кого, – который долбит мне в ухо: «Зачем тебе все это»? И я сразу трезвею, мне становится отвратительным все, что со мной происходит. Я сбрасываю Вовика с себя и говорю: – Всё, Вовик, уходи. Не хочу больше.

Вовик поднимается и стоит, возвышаясь надо мной; член его, что называется, «падает» у меня на глазах. Потом он надевает джинсы и рубашку, берет в руки ботинки и на цыпочках выходит из комнаты.

На следующий день (на мое счастье это была пятница, то бишь, выходной по арабскому календарю), провалявшись полдня в постели в тяжком похмелье, я, наконец, встаю и сразу же чувствую жуткий дискомфорт в заднем проходе: как будто мне вбили кол в анус. Значит, все это было на самом деле? Значит, я педик? Я представляю в деталях вчерашнюю сцену, и мне становится тошно. Как мог я докатиться до такого? Валяться в постели с парнем и при этом ещё так возбудиться?

Я не мог припомнить случая, чтоб меня когда-нибудь тянуло к мужчине. Правда, бывали эпизоды «на грани», но до настоящей близости никогда не доходило. Были у меня и друзья, которые меня просто обожали, но, чтобы так грубо «домогаться» – нет, такого, пожалуй, не было. Или, может, я просто не замечал? Мне вспомнилась моя «дружба» со школьным товарищем Колей В., его «откровения» при совместном просмотре иллюстраций с зарисовками женских гениталий, которые иногда заканчивалась обоюдной мастурбацией, ну и что ? Были, правда, и другие случаи. Однажды, ещё в юности, меня чуть было не совратили на пляже. Я тогда впервые почувствовал себя таким же «беспомощным». Я лежал в уединении, предаваясь рукоблудию, и очень испугался, когда около меня, вдруг, откуда ни возьмись, оказался человек: плюгавенький такой, помню – ничего особенного, – что, впрочем, и спасло меня. Он свалился на меня, как коршун, и сразу рукой потянулся к моему члену.

– Дай, говорит, я тебе помогу, ты не так все делаешь.

И вот тут я растерялся. Мне бы его шугануть: я, ведь, легко это мог сделать, потому, что был намного здоровей его. А я, вместо этого, начинаю чего-то мямлить: что, мол, не надо, неудобно, люди смотрят. А ему, видимо, только этого и надо было. Он, недолго думая, схватил меня за член, а другой рукой гладит всего, и только слышу, приговаривает: «Какой хороший, какой приятный…», и я чувствую, что ничего с собой сделать не могу – нет сил сопротивляться! Лежу себе и позволяю себя ласкать. Хорошо, что нас спугнул тогда кто-то: вырвался я и – деру. Был ещё в Индонезии забавный случай. Одно время мы жили в одной комнате с Сашей, моим однокашником по университету. Как-то раз, не то на Первое, не то на Девятое мая, состоялся у нас на вилле большой сабантуй. Было много начальства и вино лилось рекой. Саша здорово наклюкался и тотчас принялся ухлестывать за женой нашего военатташе. Это дело надо было пресечь, потому что последствия могли быть непредсказуемы. Подходит ко мне наш «куратор» и тихо советует мне его немедленно увести. После долгих уговоров, мне это удается. Я притащил его в нашу комнату и принялся раздевать. И вот тут началось. Он не дается, а я настаиваю, снимаю с него гимнастерку (мы были одеты в местную военную форму), расстегиваю брюки, хочу расшнуровать высокие армейские бутсы, а он ни в какую. Не дается. Принялись мы бороться, хохочем оба, потом мне все-таки удается его разуть, я стягиваю с него брюки и иду к двери, чтобы закрыть ее. В это время он швыряет в меня военный бутс, тяжелый такой. Метил в меня, а попал в шкаф, прямо в зеркало, которое с грохотом разлетается на части. Тут мы сразу трезвеем – это, ведь, ЧП. Думали, отправят домой, жутко перепугались. Но ничего, обошлось. Я, правда, через три месяца уехал: комиссовали по болезни; а он, ничего, проработал год, привез в Союз машину…