Кирилл Романов - S

К еле уловимому запаху осени, чьи разведчики уже мелькали в вечерних сумерках между осунувшимися деревьями, в тот день добавилась смерть. Вместе они стянули немногочисленных жителей деревни колючей веревкой в сноп и собрали готовой воспламениться охапкой хвороста у крыльца дома.

Ясэ сбежала через калитку с внутренней стороны двора. Она слышала, как бабушка прокричала ее имя несколько раз. Оставшись по обыкновению без ответа, старушка сняла с крюка в коридоре сморщенную палку и вышла к встревоженному сборищу ерзающих людей. В разнообразии далеких голосов различить что-либо внятное Ясэ не смогла. С доставшимся по наследству от бабули спокойствием она скрылась в потрескивающем своей жизнью лесу, не без удовольствия оставшись наедине с собственным молчанием. Этот дар – внутреннее молчание, как говорила ее мама, уже давно передавался по женской линии рода, но понимали и использовали его на благо не все. Люди ходили в их дом за советом как раз из-за него, хотя больше слов им нужна была порция спокойствия, которое могучей рекой неизвестной поддерживающей жизнь силы текла через их женские тела. В молодости все девочки в семье отличались нечеловеческой изящностью контуров тела, губ, завораживающим способом передвижения глаз в ровных очерченных глянцево-черными бровями вмятинах глазниц. Может быть, поэтому, а может быть в качестве еще одной из свалившихся на их род особенностей, все взрослые женщины свою вторую половину отведенной им жизни проводили одни. Юные претенденты плакали, дрались и истязали себя в порывах неконтролируемой страсти. Вокруг титанического спокойствия женщины всегда раскручивался турбулентный водоворот из дикости мужчин. Они погибали на войне, писали стихи, хлопали громко дверьми, возвращались и умоляли о прощении. Но все истории заканчивались, и с груженым составом опыта все предшественницы Ясэ переваливали за экватор в одиночку, где пребывали в привычном состоянии покоя и умиротворенности до своего молчаливого конца…

Умерла ведьма. Жители села, в жизни которых как плесень начинали появляться мобильные технологии, а с ними страсть к простоте и ясности явлений, пугались старых легенд с панической настороженностью. Бабка, что преставилась в тот день, прожила втрое больше самых сильных из них. К ней ходили просить за свой грех, когда он оказывался таким чудовищным, что воскресные службы у Христа не спасали мгновенно чернеющую снова при выходе их храма божьего душу. Грешники эти уже ничего не стеснялись, жили своим грехом и его известностью среди соседей. В какой-то момент осуждение людей всегда останавливается на заточенном пике. И если пик этот не протыкает виноватого многочисленными ножевыми, происходит откат, а в отсутствии рецидива помощь спасающемуся от своей беды. Но к старухе ходили еще и те, кто только собирался попробовать взвалить на себя ответственность за исправление чужой жизни. Эти платили щедро. Просили приворожить, наслать порчу, хворь на весь род. Теперь остались без поддержки со стороны темноты. Оторопев от неизвестности и внезапной потери центра сосредоточения всех своих яростей, толпа пришла к дому бабушки Ясэ. На добро и свет золоченого креста церкви никто даже не подумал понадеяться. Расшатывать страхи борьбой с ними всегда означало скорое нервное истощение.

Пальцы на босых ногах начинал сводить холод остывающей так быстро теперь земли. Ясэ пробиралась через полоски света между деревьев, собирая настоявшиеся запахи в память. Им предстояло исчезнуть совсем скоро. Ясэ же ждала дорога в большой город, откуда по слухам возвращаются уже без особенной страсти и внимания к тонким структурам нелюдимого леса. Их каменные стены делали слепыми и неяркими глаза, думала она, а души ламинируют в самый современный и прочный полиэтилен как кусочки мяса в магазине. Ее внутреннее молчание превращалось в задумчивость каждый раз, когда она считала дни до своего отъезда, но передумать она не позволила бы себе никогда…

Бабушка сидела на лавочке возле дома и курила, уставившись куда-то вдаль. Она походила на вождя племени Яки сейчас, ожидавшего бурю или наступление врага на горизонте. На завалинке, так называлась эта маленькая старая скамеечка, даже самый упертый и замкнутый на себе человек способен был ослабить собственную хватку и отрешиться от суеты. Она была аналогом коврика для медитации здесь. «Тот в тебе, кто заставляет постоянно над чем-то думать, покорно отойдет в тень и оставит тебя наедине с собой, как только ты приземлишь свою задницу на нее…», – часто повторяла, насмехаясь над гостями, бабушка. Ясэ сидела на скамейке по ночам. Кружка горячего крепкого чая, ворованная у бабушки сигарета и поверхность скамейки под спиной – единственное, что удерживало ее сознание спасительным парашютом в мире в такие ночи. Она погружалась с головой в звезды, чувствуя себя в их одиноком свете как дома. Ее внутренняя тишина была как будто каплей этого несокрушимого космоса, постоянным напоминанием о его крепких объятиях…

– Ты должна будешь помочь мне сегодня, – выпуская клубы дыма, проговорила бабушка. – Это мертвое чертово отродье все боятся трогать, а оставлять так тоже мало приятного. Я сказала им снять крышу с дома – священнику будет не так страшно. Дергается тоже как одинокий головастик в темной канаве.

– А я зачем? – с видом планирующего вылазку разведчика, не поднимая глаз, спросила Ясэ.

– Ну а ты что же, боишься?

– Вроде, нет…

К сумеркам от крыши ведьминой избы остались ломаные доски и отесанные бревна, в беспорядке разбросанные вокруг стен. Бревна отрывались и отламывались от дома в панической спешке. Говорили, что кто-то даже упал с лестницы, и что это старухино неугомонное зло противилось попыткам людей изгнать его.

Осунувшегося священника вели под руки. Ясэ тащила за ним сумку со свечами, крестами и склянками, среди которых через сломанную молнию на дне мелькала подранной этикеткой початая бутылка водки. «Сантехник почти, – тогда подумала она, – только воды своей чего-то испугался».

Люди остались за забором.

Старуха лежала на кровати посреди единственной комнаты. Закутанное в платок лицо походило с виду на кусок вяленого морщинистого мяса. Мертвое тело составляло подходящую компанию, будто ожидавшему и приготовившемуся его принять, интерьеру. Старинные фигурки балерин и берестяные игрушки вековой давности повылезали из темных углов, из чердаков, из под крыш, оттуда где живут домовые, встречать ведьму в свое прошлое.

– Не трогай. Пусть стоят себе,