Мария Цейтлин - Возвращение в будущее

– Когда-нибудь мы придём сюда, откопаем её и вспомним наше детство, – сказала я.

– Да. Только сделаем это непременно вместе, – добавила Ита.

Мы не заметили, как пролетело время. Было уже, должно быть, около полудня.

– Пойду я, – сказала Ита. – Родители, наверно уже вернулись, мама будет меня искать.

– Подожди, – остановила я её, – мама что-то хотела передать тёте Циве, просила, чтобы ты зашла к нам.

– Ну, пошли.

Мы спустились к речке, перешли мост, поднялись по холму к нашему дому. Нечто странное происходило на Вербовой улице. Толпа людей собралась возле репродуктора. В зловещей тишине громко, отчётливо звучали слова:

“…германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке…”

Послышался женский плач. Мы с Итой переглянулись. Страшный смысл происходящего сразу дошёл до сознания, и в эту минуту мы поняли: наше детство кончилось.

“…Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены…” – продолжал звучать голос…

– Мне надо домой! – и, порывисто обняв меня, Ита побежала вниз к реке. Больше я её не видела.

Забежав домой, я увидела всех наших собравшихся возле радиоприёмника. Женщины тихо плакали. Мужчины серьёзным озабоченным взглядом смотрели в пустоту. Дети притихли, поняв, что происходит что-то важное и нехорошее.

“…Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключён договор о ненападении…”

– Гиля, – тихо позвала я.

– Война, – отозвался брат.

Я посмотрела на него и увидела, как он изменился. Мой старший брат, порой шаловливый, озорной, всегда такой весёлый, насмешливый, неунывающий, стал вдруг серьёзным, задумчивым и сейчас ещё больше был похож на папу. Он словно в одночасье повзрослел. Детство закончилось в один миг: война положила ему конец. Я почувствовала безумный страх за него. “А вдруг его заберут на фронт? Да нет же, нет! Конечно, не заберут, ему ведь только пятнадцать! А вот Меира заберут, ему уже исполнилось девятнадцать…” По радио продолжал звучать голос Молотова, призывая народ сплотиться и дать отпор врагу:

“…Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу… Враг будет разбит. Победа будет за нами”.

Ни у кого не было и тени сомнения в этом. Но до тех пор, пока враг не будет разбит? В глазах у каждого стоял немой вопрос: “Что нас ждёт?”

Утром следующего дня мы провожали на фронт Айзека Сидаревского. Все плакали, обнимали его, наказывали беречь себя и непременно вернуться живым! Сара, рыдая, долго не могла отпустить его. Никакими словами не описать эту картину боли, страха, горя, любви. Сердце жены чувствовало, что больше она его не увидит. “Береги себя и детей”, – сказал он ей и вышел. Он не хотел, чтобы его провожали, и простился со всеми дома.

Так уходил на фронт не только Айзек Сидаревский. Так уходили мужчины почти из каждого дома на нашей улице, и с других улиц, и городов, и деревень всей нашей страны. Уходили молодые, красивые, здоровые, сильные, оставляя свои дома и семьи, уходили, чтобы, возможно, уже не вернуться. Мы смотрели, как идут на фронт соседи, знакомые, как их со слезами провожают матери и жёны. Хаим, сын тёти Гиси, был призван в десант. Также получил повестку Боря, сын тёти Ханы. К счастью, нашей маме не пришлось провожать на фронт ни мужа, ни сына. Папа по документам был старше призывного возраста; то, что в Гражданскую войну позволило ему пойти на фронт, сейчас дало возможность избежать призыва. Он был призван в войска тыла.

А через три дня нас начали бомбить.

Уже на четвёртый день войны – 26 июня – немцы бомбили Могилёв.

С той самой минуты, как объявили о вторжении германских войск и начале войны, радио у нас не выключалось, мама прислушивалась к каждому звуку, в тревоге ожидая новостей. Нас она от себя не отпускала, и очень боялась за папу – он служил в МПВО.

Двадцать шестого июня по радио передали, что на Могилёв движутся немецкие самолёты и людям центра города надлежит бежать прятаться в большой овраг.

На сборы у нас оставались считанные минуты. Мама схватила документы из шкатулки и какие-то бумаги, пару красивых отрезов, что попались ей под руку, завязала в узелок, вручила его Гиле, взяла на руки Алика, и мы выбежали из дома. Мама впереди, мы с Гилей за ней. На улице я обернулась и взглянула на дом. “А вдруг я больше никогда не увижу его?” – подумалось мне. Как странно, иногда молнией мелькнувшая мысль оказывается пророческой! Доля секунды, и я снова бегу, увлекаемая братом, который крепко держит меня за руку. Соседи с Вербовой и с примыкающих улиц, как и мы, бежали в укрытие. Уже ясно слышался в небе рёв самолётов.

Люди бежали вниз, к оврагу, куда было велено. Каким-то чудом папа нагнал нас и в овраг мы уже прыгали все вместе. Оглушительный рёв мотора раздался прямо над нашими головами. Мы едва успели упасть на землю. Из всех нас один Алик, упав навзничь, оказался лицом к небу. Детские глаза видели чёрный самолёт, несущий смерть…

Раздался взрыв, страшной силы оглушительный грохот. Земля задрожала. Нам показалось, что мы уже лежим на дне могилы, и края оврага смыкаются над нами. Одна большая братская могила, вырытая природой и засыпанная вражеской бомбой. Я тихо заплакала и вдруг почувствовала руку брата на своём плече.

– Мы живы, Лизка, ты чего? – услышала я.

В самом деле, мы были живы. Подняв голову, я увидела, что люди на дне оврага так и лежат, как упали, потихоньку поднимаются с земли, все целы и невредимы. Где же был взрыв?

По счастливой случайности, бомба, предназначенная для оврага, где прятались люди, упала на гору и, попав в дом, разнесла его в щепки. Мы увидели пламя огня над нашей улицей. Понять, где именно горели дома, было невозможно. Папа побежал посмотреть, что случилось. Мама попыталась было его остановить.

– Я должен, Лена! Я должен! – крикнул он и побежал наверх.

Вокруг слышался плач и стоны женщин. Люди, что были в овраге, не знали, куда бежать, многие боялись возвращаться в свои дома, не зная, что их там ждёт. Другие, напротив, бежали прочь. Где ещё упали бомбы, мы не знали.

Мы так и остались в овраге в растерянности, не зная, куда идти и что делать. Вернуться домой не решались. Увидеть, во что превратилась наша улица – тоже не могли отважиться. Так и сидели, прижавшись друг к другу и пытаясь осмыслить то, что произошло… Наконец, мы увидели папу: он спускался с холма. Вернувшись, он сообщил, что наш дом, слава Богу, цел. Но наверху, возле синагоги, дом, где жила русская семья, разрушен, горят ближние улицы. Мама вспомнила свой сон и предчувствия последних дней… Немного опомнившись и придя в себя, она приняла решение.