Татьяна Соломатина - Мало ли что говорят

Закон штата Массачусетс разрешает Майклу и Джошу быть отцами.

Вам неприятны гомосексуалисты? Потому что вам неприятен «сам процесс»? Ну, тогда вы просто извращенец, любящий подглядывать в замочную скважину чужой спальни, ещё и возмущаясь при этом: «Фи, какая гадость!» Соня вот в чужую спальню не ходит. А в своей, сказать по секрету, вытворяет что хочет, чего и всем искренне желает. Такое вытворяет, что и не снилось воинствующим юнцам и сублимирующим дамам усреднённого предклимактерия.

В Салем «копать картошку» на следующие выходные не поехали. Туда поехали чуть позже и покутили «мама не горюй!». А ещё чуть позже Джим устроил всем экскурсию в Стэйт-Хаус штата Массачусетс, где Соня толкнула речь и даже ругнулась с трибуны Кеннеди. О-о! Это было такое удовольствие – вы бы её видели в тот момент!

Ещё ходили в аквариум. Тоже все вместе.

А вот на следующий уикенд – ездили в Нью-Йорк. А потом…

Впрочем, это всё совсем другие истории.

И единственное, за что Соня после с содроганием вспоминала Майкла, – это его русский язык. А Джош… Ну, вы помните – это было настоящее чудо!

P.S.

«Количество ВИЧ-позитивных среди лиц гетеросексуальной ориентации к началу XXI века значительно превысило количество ВИЧ-позитивных среди гомосексуалистов».

P.P.S.

«Я отношусь к гомосексуалистам нормально. Мне всё равно, кто кого и куда… любит. Если он любит. Во всяком случае, в это время он не ходит на демонстрации и не швыряет грязные валенки на «пульт Эйнштейна». Так мне подсказывает моя мужская ментальность и мальчишеский характер. Когда я была юной, то никак не относилась к «педерастам» – некогда было. Я учила философию.

А вот мэры Третьего Рима, в большинстве своём, конечно, не будучи гомосексуалистами, были самыми обычными и Жест Миа, героини Умы Турман, обращённый к Винсенту Веге (Джон Траволта [9])»

«Охуительно», «опиздохуительно» и «невъебенно» были главными эпитетами, отражавшими превосходные формы в лексиконе одного доктора исторических наук – ярого борца за понимание между народами.

Наташа утверждала, что прораб Вавилонской башни точно знал, почему «охуительно» – это хорошо, а «хуёво» – это плохо. И пыталась во всю меру своих, отнюдь не слабых, сил донести это знание до американцев, изучающих русский язык. Её издевательские поучения не имели границ. Впрочем, обо всём по порядку.

В следующие выходные «копать картошку» в Салем никто не поехал, несмотря на завывания Джима, мол, «яхта совсем заржавеет». Джошу по делам «нефтяного вентиля» надо было в Нью-Йорк – то ли управляющий обманул компанию центов на двадцать, что требовало личного присутствия председателя совета акционеров, то ли индекс Доу – Джонса упал до небес или возвысился до преисподней – доподлинно неизвестно. Известно, что под это дело Джош выбил Сонечке чек в банке по программе «Community Connections» с целью посещения какого-то Нью-Йоркского госпиталя для эмигрантов. Джош был как всегда заботлив. Всё-таки он был Сониным «поводырём», и возникшая между ними дружба лишь ещё сильнее окрепла за истекшую неделю. Забегая вперёд, можно сказать, что до сего нью-йоркского «оазиса» оказания медицинской помощи в основном бывшим соотечественникам Соня так и не добралась. Хотя чек обналичить, разумеется, не забыла. Так что, став богаче на тысчонку полновесных портретов Вашингтона, она была довольна, и ей было абсолютно всё равно, где и как провести выходные, а уж в Нью-Йорке – так вообще! Быть в Америке и не побывать в Большом Яблоке – это нонсенс! Джим, отныв положенное, сказал, что давно не поливал цветы в своей нью-йоркской тубедрум-«хрущобе», то бишь упал на хвост. Естественно, Майкл тоже поехал. Итак, пятничным вечером договорились, что утром они всей честной компанией заезжают за Соней. Но не на любимом BMW всех индейцев, а на огромном «колхозном» джипе Джима, из расчёта на одно «койко-место» больше. Расчёт состоял в том, что Джош хотел Соню ещё кое с кем познакомить.

За пятнадцать минут до времени «Ч» Соня уже курила под дверьми гостиницы, предварительно хлебнув в баре сто граммов текилы (бармен-мексиканец, познакомившись с ней, отчаянно нарушал правило «не наливать с раннего утра постояльцам», ибо Соне легко удалось снять напряжение с его ущемлённой жилки эмигранта второго поколения – лишь заявив ему, что испанский язык – лучший в мире, все бостонцы – ужасные снобы, а белые люди вообще – мерзкие нацисты).

Увидев огромную алую «Тойоту» Джима, Соня приветливо помахала рукой и побежала навстречу. Любой наш соотечественник не стал бы напрягаться с парковкой, останавливаясь на одну-две минуты. В данном же случае Сонины легкоатлетические упражнения были лишними – Джим запарковался как положено. Штат Массачусетс победил прабабушку из-под Гданьска. Первым из машины выпрыгнул Джош и со всей своей великолепной любезностью открыл заднюю дверцу монструозной японской каравеллы. Царственно опершись на его смуглую ладонь, из недр джипа вышла… выплыла… явилась… «Ея Императорское Величество»… НАТАША.

В ней было всё: пятьдесят с лишним прожитых лет, сто неразменных килограммов, элегантность возраста «кашемира и шёлка», искромётный блеск бесшабашной московской юности, принципиальное неприятие жизни «в рамках» и, как следствие – полное отсутствие всех видов американской медицинской страховки. «Пугают меня диабетической комой! Хуй им в рыло, пидоры ёбаные!.. Прости, Джош…» – смачный поцелуй в смуглую щёку. Увернуться от её объятий было невозможно. И – не хотелось. Она обнималась и целовалась каждый раз искренне, как в первый или последний.

Майкл и Джош, по-видимому давно привыкшие к этой несколько тавтологичной идиоме, тихо сползали вниз к огромным колёсам сурового внедорожника. «СонЬя, это Наташа. Наташа, это СонЬя», – Джим попытался соблюсти процедуру официального этикета. Именно «СонЬя», семинарский бейджик как напророчил. Классический вариант Сониного имени с трудом давался носителям английского языка, а как-то по-другому они отказывались её именовать. Стандартное при таких раскладах прозвище – «Sol», предложенное Соней изначально в качестве альтернативы, – было дружно с презрением отвергнуто. А Майкл вообще частенько поначалу именовал СонЬю ТанЬей. Оказывается, это у него был текущий «больной вопрос». Не само имя, разумеется. А персонаж «Евгения Онегина». Славист – это диагноз.