Дан Борисов - Троглобионт

– Те, кто были здесь, пришли либо по воде, либо вот отсюда.

– С того острова? – так же шепотом спросил Игорь.

– Это не остров, это большая земля.

– Вроде, ничего…

– И я ничего подозрительного не вижу. Ну, что? Оклемался?

– Как тебе сказать? Я не знаю, как тебе это объяснить… если бы с ней что-то случилось в Москве, месяц или два назад… Мне бы тоже наверное, было плохо, но не так, – Игорь помолчал немного и продолжил, – Мы с ней жили прохладно, не чужие конечно, свои люди, но и любви особой не было. Но здесь уже… в Карелии, что-то произошло. Ты будешь смеяться, но я влюбился в свою жену, как выяснилось, поздно.

– Я не буду смеяться.

– И она, главное, тоже самое… и как раз в этот момент…

– Не трави себя, Игорек. Горевать будем, когда выберемся отсюда… если выберемся, а пока, считай, что ты в командировке, считай, что развелся, в конце концов. Наложи табу на свою память.

– Найти бы эту сволочь! Я бы его своими руками…

– Убьешь, если представится возможность. Пошли дальше.

От протоки они уже шли в короткую сторону, через ту самую окуневую косу, очень памятную Игорю. Выходили на нее осторожно, сначала опять осмотревшись из-за валунов, через кусты. У воды лежало что-то странное.

Выглядело это так, как будто на песке валялась куча тряпок.

Только, когда подошли в упор поняли, что это такое – они увидели Витю Мишкина, лежащего с окровавленным ножом в сжатой намертво руке. Песок вокруг его головы в форме нимба окрасился спекшейся кровью. Лицо было настолько обезображено, что опознать его удалось только по ножу и свеженьким майорским погонам.

Окуни у Медвежьего острова хорошо клюют только в двух местах, у протоки, в корявом омуте и на песчаной косе в кустах, на той самой косе, где Игорь с Ольгой прошлый раз поймали большую щуку. Майор Мишкин сначала ушел к протоке, но ловить там было неудобно. То есть, клев был прекрасный, но чтобы подобраться к омуту, нужно было спуститься по каменистому склону к воде и, потом, стоять на валунах в неудобной позе. Мишкин не без труда пробрался туда, куда было надо, пристроил ведро более менее устойчиво, разложил удочку и достал из кармана заветную коробочку с полудохлым червяком. Червяк имелся только один, но и этого было много, Виктор поделил червяка пополам, одну половинку убрал обратно, а вторую одел на крючок и забросил удочку. Поплавок, едва долетев до воды, еще лежа пошел в сторону и утонул. На крючке оказался маленький окунишка, проглотивший крючок так, что изо рта у него виднелась только леска. Большим ножом такого было не взять. Майор достал маленький складной ножик, аккуратно отрезал окуньку хвост, только потом, вырезал крючок. От червяка там осталась лишь бледная тень. Мишкин насадил на крючок хвост и опять забросил удочку.

В этот раз пришлось немного подождать. Поплавок встал, спокойно зафиксировался в этом положении и только секунд через пять, качнувшись, ушел под воду. Вынимая удочку, майор уже почувствовал некоторую тяжесть. Окунек был с ладошку.

За час он надергал не меньше, чем полведра. Клев был стабильным, но оставаться здесь дольше, при всей терпеливости Мишкина было невыносимо. Всё его тело, уставшее балансировать на округлых поверхностях камней, болело, особенно ноги. Виктор выбрался наверх и немного посидел, отдохнул на теплом мху, прежде чем двигаться дальше.

На косе стало, не в пример, удобней. Можно было положить удочку, сесть и даже лечь, но здесь была другая незадача – окуни клевали в коряжнике между двух кустов и, поэтому имелись проблемы с забросом. Полведра окуней, это уже кое-что, поэтому Виктор решил попробовать поймать более серьезную рыбу. Метрах в двадцати от берега из воды торчал камень, а метрах в трех правее из ямки иногда клевал сиг. Майор для этого таскал сегодня с собой специальную удочку с тяжелым скользящим поплавком. Он насадил на крючок последнюю половинку червяка, оставленную специально для этого и забросил. Попал в ямку он не с первого раза и даже не со второго и не с третьего. И все-таки он был вознагражден за упорство, когда поплавок, наконец, установился там, где нужно, ждать почти не пришлось. Поклевка была, хоть и осторожной, но верной. Тянуть большую рыбу было приятно, а снимать её с крючка, тем более. Сиг одна из самых уважаемых рыб в Карелии, и Мишкин даже не расстроился тем, что на последних метрах у него сломалась катушка, и пришлось перехватывать леску руками, и отбегать от берега, чтобы рыба вышла на песок.

Леска перепуталась и, хоть червяк был почти цел, о втором забросе нечего было и думать, но на эти мелочи счастливый рыбак уже не обратил внимания, он бросил удочку, благо имел еще одну, и пошел к кустам ловить окуней.

Здесь его удача и закончилась. Во-первых, в эйфории он забыл взять с собой ведро с рыбой, взял бы, всё могло сложиться совсем иначе. Во-вторых, с первого же заброса, он зацепился леской за кусты, подергал удочкой влево, вправо, на себя, но только крепче запутался. На рыбалке можно было ставить крест – запасных крючков и поплавков с собой он не взял. Можно было еще попробовать раздеться, залезть в воду и снять зацеп, но это ж надо лезть в воду. Мишкин сел возле самой воды и задумался.

Он всю жизнь считал себя неудачником, что, в общем-то, среди людей не редкость, многие себя считают таковыми, но, что бывает гораздо реже, почти никогда не бывает, он считал себя человеком недалекого ума. В известной поговорке подмечено: «Все считают, что у них достаточно ума и недостаточно денег», но здесь был другой случай. Только что окончив школу, Витя Мишкин собрался поступать в авиационное училище. Когда у него спрашивали, зачем он это делает, он отвечал, что у него не хватает ума, чтобы выбиться в люди другим способом, кроме как рисковать жизнью. И говорил вполне искренне, в соответствии со своими убеждениями. Не знаю насколько положительно или отрицательно это говорит о его умственных способностях. Из авиаторов его отчислили, но в вооруженных силах он закрепился. В жены он взял серую мышку, тихую, скромную девушку и чувствовал себя рядом с ней хорошо.

Он замечал, что большинство товарищей относятся к нему свысока и даже насмешливо, но ни на кого не обижался. Он шел по жизни своим путем и, в отличие от некоторых, уже майор.

Но что же все-таки делать с удочками?

От размышлений его отвлек непонятный звук. На косе, что-то происходило, кто-то, наверно, пришел за ним. Из-за кустов ему было не видно, он встал и вышел на открытое место.

В прошедшей жизни он храбростью не отличался, прямо можно сказать, что он был несколько трусоват. Но то, что увидел Мишкин на этот раз, даже самого смелого человека повергло бы в шок. В нескольких шагах от него сидел огромный медведь с мишкинским сигом во рту, верней с тем, что от него осталось. Увидев человека, медведь мгновенно выплюнул рыбий хвост и, оскалив зубы, угрожающе зарычал.