Роман Симоненков - Игра законом

Через пять минут езды по городу машина свернула направо и сразу остановилась. У следственного изолятора Глеба передали местным оперативникам, которые вкратце объяснили порядок действий, правила поведения и препроводили к новому месту обитания. Во время проверки и оформления документов с ним остался один единственный сотрудник, который постоянно улыбался и звонил по мобильному телефону узнать счёт футбольного матча.

– Выиграли наши, 3:1, я просто в шоке. – Как ребёнок радовался он. – Вот сейчас тебя оформлю и поеду в спорт-бар обратно.

Вдруг у Глеба резко сдавило оба виска, во рту он почувствовал привкус кислоты. Уши заложило. Состояние такое длилось несколько секунд. Придя в себя он ясно услышал голос оперативника Ивана: «Что с тобой парень, очнись». Теперь же, помимо обыкновенной картинки мира, Корчагин стал чётко понимать то, что чувствует человек напротив, что переживает сейчас, и информация по данной человеческой особи закачивалась в его голову, как файлы с флэшки на компьютер. Потоки не имели времени, то есть он спокойно мог считать прошлое и будущее Ивана. Второй раз за день, в момент жизненных потрясений, Жига стал ощущать прилив и влияние доселе не известных сил. Предметы вокруг приобрели чистоту цвета. Вещи стали сиять и излучать потоки информации. Глеб наблюдал, как лучится энергетика оперативника, напоминавшая радугу, на фоне обычных, тускловатых и некрасивых вещей изолятора.

– Ваня, ты женишься скоро, – наконец произнёс обвиняемый.

– Что? Откуда ты знаешь? – оперативник изумился и подошёл поближе.

– Откуда идёт информация я не понимаю. Просто знаю, и всё тут, – заключил Глеб. Для того, чтобы проверить достоверность получаемых сведений из ниоткуда, Корчагин решил рассказать всё Щукину, у которого в процессе монолога расширялись глаза и потели руки. Всё поведать не удалось, но для осознания ситуации и новых возможностей этого было достаточно. Милую беседу прервал громогласный голос офицера изолятора: «Корчагин, проходи». Попытки концентрации на сотруднике СИЗО ничего не дали. Поток просто исчез. Исчез так же внезапно, как и появился.

Глебу зачитали в присутствии двух офицеров постановление о помещении в следственный изолятор и предложили его подписать. Он отказался не потому, что был в состоянии людского невежества или не понимал формальности ситуации, просто хотел узнать, что влечёт за собой его отказ. Роли никакой действие не сыграло – за него подписали присутствующие, удостоверив, что Корчагин Г.В. с Постановлением ознакомлен.

После регистрационных процедур Жига оказался в одиночном боксе, который, видимо, за свой минимальный размер, точно по форме стоящего человека, офицер изолятора назвал стаканом. Час, проведённый в тесных, раздавливающих скорее не плоть, а душу, стенах, показался целой вечностью. Возник страх оттого, что не было понимания правил, по которым действует «тот» мир. Заведомо уважать мир изолятора не хотелось, мир воров и авторитетов. Прямой доступ туда закрыт, полный свод понятий не доступен простому смертному. Для себя Глеб решил, что нельзя заведомо принимать принципы и нормы, которых не знаешь. «Мало-мальски «наблатыканый» урод, будучи даже тщедушным доходом, зная пару «примочек», обыграет меня в два счета, если я соглашусь играть по его правилам, – думал Корчагин. – Те, кто сразу принимает правила игры и стараются по ним объясняться, становятся часто лохами. Играть по местным законам не хочу и не буду».

Шмон здесь был тщательнейший. Просматривали вещи, каждый шовчик прощупывали, из подошвы ботинок выдрали «ступень», железную пластину, потом раздели догола: «Нагнись, раздвинь ягодицы, присядь…»

– Этого в «БС», – скомандовал офицер конвою. «БС» усталый ум расшифровал не сразу. Как трудно сейчас было в укромном уголке памяти отыскать что-то приятное. Но Глеб смог! БС означала камеру для бывших сотрудников правоохранительных органов. Надо же умудриться забыть, что он бывший федерал. Данный факт, несомненно, послужил ему утешением. Не придётся встречаться с настоящими урками и не придётся стоять на своей правде, выплёвывая крошёные зубы и куски губ.

Камера восемнадцать квадратных метров на четверых ждала своего последнего обитателя. Хотелось помыть руки и остудить холодной водой голову, но помещение не было оборудовано раковиной для умывания. Вода из крана поступала по трубе слива для унитаза, и, чтобы умыться, нужно было наклоняться над грязным толчком. Туалет находился в непосредственной близости от свободного спального места, и между ними не было перегородки.

– Здравия всем, я – Корчагин Глеб Владимирович, бывший когда-то сотрудник ФСБ, – представился Жига, как только за ним закрылась железная дверь.

– Эй, сюда иди, я сказал! – раздался голос из угла.

Жига стоял. К нему подошёл крепкий парень. Стало страшно. Но не настолько, чтобы кто-то смог прочитать его чувства на каменном лице. По привычке оценив вероятного противника, детектив понял, что справится.

– Ты что, не слышишь, припух?

– Могу чем-то помочь? – отрешённо ответил Глеб, ледяной глыбой возвышаясь над сокамерником.

Выговорившись, мужик, может быть, вспомнил, наконец, перед кем блистал красноречием. Потом задиравшийся рассказывал, что в тот момент запоздало подумал, что человек напротив, пожалуй, способен был наплевать на все доводы ума и попросту вышибить зубы оскорбителю его чести. А в этот миг парень просто развернулся и лёг на кровать.

– Ты как на парад пришёл, – засмеялся он, – я Шкаф, Шкавцев фамилия моя, оперативник экономической безопасности. Так у зеков встречают в камере, а я просто целый день молчал, захотел встряхнуться. – Крепкий, коренастый парень около тридцати лет отроду снова прилёг, не моргая, глядел на потолок.

Двое других, улыбаясь, играли в карты и, не обращая особого внимания на вновь поступившего, представились как Жура и Сеня. Глеб очень устал за этот бесконечный день. Казалось, что сегодняшние утренние события были неделю назад. Он снял обувь и прилёг на кровать. Заснуть не удалось из-за выносимой духоты. Присев на край кровати, Жига осмотрелся. В камере не было батарей или каких-либо других обогревательных приборов; а вместо этого вдоль стены проходила труба с теплой водой. Зимой трубу, видимо, использовали как отопление. В камере было только одно маленькое окошко с решеткой, в котором не было стекла. Чтобы поступал воздух, а насекомые не залетали, решетка на окне была затянута дырявой простынёй. Из-за этого в камере не было естественного света, лишь тусклое мерцание электрической лампочки. Насекомые всё равно протяжно жужжали, а стены камеры были окрашены кровью раздавленных комаров.