Игорь Харичев - Кремлевские призраки

– Здесь был кабинет Сталина? – удивился Михаил.

– А где же еще? В этом здании. На втором этаже. Во-он там. – Сергей Владимирович был доволен. – Это правильно, – доказывал он. – Зачем кабинет тирана сохранять? Надо изгнать отсюда прошлое.

Любопытство шевельнулось в Семенкове. Через пару часов он, воспользовавшись паузой, отправился в ту часть дома, где, по рассказам Кривенко, в прошлом располагался кабинет Сталина.

Двери, которым положено было быть закрытыми, оказались распахнуты. Семенков заглянул внутрь. Пусто. И неуютно. Он прошел одну не слишком большую комнату, единственное окно которой выходило во внутренний двор, потом другую, тоже не слишком большую, с окном на Арсенал, и оказался в зале, пустом, без люстр, без мебели – только деревянные панели в человеческий рост, которые обегали все стены. Такие, но более красивые, были в кабинете начальника Семенкова.

Пожилой мужчина в спецовке возился на полу. Семенков поздоровался. Глянув на него мельком, тот кивнул в ответ.

– Здесь и был кабинет Сталина? – Семенкову почудилось, будто голос вязнет с пустоте зала.

На этот раз мужчина посмотрел на него внимательно, словно прицениваясь, а стоит ли вообще отвечать, но потом хмуро проговорил:

– Здесь. Скоро от него ничего не останется, от кабинета. И от дома – тоже. Перекроят все на современный лад – и никакой истории.

Семенкову лень было приставать в нему с вопросами: почему ничего не останется от дома? Как его перекроят? Недоволен человек, и пусть. Он уже собрался уходить, как вдруг мужчина заговорил:

– Здание историческое. Архитектор Казаков построил по заданию Екатерины Второй. Еще в позапрошлом веке. Оно особого отношения требует. А тут – все внутри на современный лад переделать! Здесь Сенат заседал. Екатериненский зал видели? Прелесть какая! Разве сейчас есть мастера, чтобы такое повторить? – Мужчина опять замолчал.

Что он там делал, этот пожилой человек, Семенкова не интересовало. Похоже, снимал электропроводку. Но вид его был занятен: не только лицо, вся фигура подчеркивала яростное несогласие с тем, что должно было здесь произойти в ближайшем будущем. Семенкову стало смешно. И на него порой накатывало плохое настроение. Но даже в такие периоды ему лень было ворчать. Человек в спецовке был другой породы. «Сейчас он опять заговорит», – подумал Семенков и оказался прав.

– Что с того, что тиран был? – нарушил тишину глуховатый голос. – Разве потомкам не интересно будет увидеть, откуда он громадной страной управлял? Это же эпоха. Посмотрите, как все было сделано. – Он указал на стенку. – Сейчас говорят: дизайнеры. Это раньше настоящие дизайнеры были, хотя слова такого не знали. А сейчас не дизайнеры, а… сапожники. – Он бросил свою работу, хотя и остался сидеть на полу. – Вот, смотрите, какие здесь панели. Соответственно, и мебель делали – столы, стулья, шкафы. В каждом кабинете свой сорт дерева, свой стиль. У Калинина была карельская береза, у Берии – темной дерево, у Сталина – светлое. Даже люстры делали под кабинет. Сейчас везде повесили одинаковые люстры. Обращали внимание? Так себе люстры. А раньше в каждом кабинете свои были. Под интерьер. Настольные приборы – и те были свои. Уникальные. Из камня, из бронзы. Потом, при Хрущеве, многое расколотили. Красивые чернильницы кувалдами били. Чтобы никто не забрал себе. Тоже прошлое уничтожали… Паркет родной, еще с тридцатых годов. А как новенький. Не скрипит. Панели деревянные, которыми кабинет и комната отдыха отделаны, тоже как новые. Теперь кто-нибудь из начальства себе на дачу заберет. – Он безнадежно махнул рукой.

И тут Михаил не выдержал, спросил заговорщическим голосом:

– А привидения здесь водятся?

Мужчина поднял глаза, улыбнулся легко и устало.

– Разное говорят. Сам не видел… – Он вдруг смутился, как-то совсем по-детски. Потом проговорил. – Хотя было один раз. Давно. В подвале. Что-то вроде силуэта. Я не понял, на кого он был похож.

– Но это был силуэт мужчины? Или женщины?

– Я, честно говоря, тогда испугался, – перешел на доверительный тон мужчина. – Может быть, и женщины…

Женщины. В этом Семенков не сомневался.

Позже он шел по длинному коридору с высоким сводчатым потолком и размышлял о том, сколь богата история этого дома, и что недавние бурные события осени тоже стали частью этой истории, хотя еще трудно их так воспринимать. И то, что происходило сегодня, и только что состоявшийся разговор – уже история. Она едина и нерасчленима. Все в ней важно. Связано между собой. «Зря здесь все переделают, – думал Семенков. – Стоило бы сохранить. Для потомков». И он вдруг понял, что успел полюбить этот большой, красивый дом, построенный давным-давно умелыми людьми на благо другим людям.

Он посмотрел на меня столь сурово, такими до удивления пронзительными глазами, что я пожалел, что открыл эту дверь.

– Извините, ошибся, – пробормотал я, собираясь уйти.

– Ты не ошибся, – прозвучал раскатистый голос.

Повинуясь непонятной силе, я закрыл за собой дверь, подошел к столу, старинному, заваленному бумагами.

– Садись, – он указал на стул, стоящий перед столом, такой же старый, красивый, добротный. Как он только сохранился в Кремле?

Я сел на краешек. Мне было неловко. Я не собирался приходить к этому странному человеку. Толкнул непонятную, вечно закрытую дверь, и вот что получилось.

Пронзительные глаза буравили меня.

– Послушай, Дмитрий. – Откуда он знал мое имя? – Ты чересчур эмоционально воспринял недавние события.

Как еще я мог их воспринять? Едва не пыхнуло большое пламя. Едва не началось такое… Но каким образом он узнал о том, как я реагировал на происходившее в крайне драматичный период нашей истории? Удивление гуляло во мне. Могу представить собственную физиономию.

– Ничего странного. Мне известно многое. И не только про тебя. – Сколь беспристрастно, даже бесцеремонно звучал громоздкий голос. – Между прочим, твои рассуждения о страхе небезынтересны. Про то, что здесь все пропитано страхом. Тем, который в прежние времена обволакивал каждого, даже Берию, даже всесильного Отца народов. Да, этот страх копился долгие столетия. И он жив по сей день, он по-прежнему втекает в души и сердца. Ты неплохо определил его оттенки, выстроил, что называется, анатомию: страх потерять власть, страх перед заговором, выстрелом в спину, страх ареста, страх потери всего, страх перед пытками, страх за близких, страх смерти. На него наслаивается страх того, что предадут, обойдут, оттеснят, унизят; страх, что будут преследовать, что посадят. А за всем этим – первобытный страх перед неизвестностью, перед будущим, перед всем и вся. Неплохо. – Воздавая мне должное, этот странный человек смотрел на меня до удивления строго. – Ты смог понять, что страх столь же многообразен, как этот мир. И он – истинная движущая сила. И после всего этого ты уподобляешься неразумным людям.