Марьяна Романова - Дневник Саши Кашеваровой

Одной моей знакомой писательнице анонимная поклонница прислала белоснежную норковую шубу, новенькую, с этикетками – просто в знак благодарности за труд, ничего не требуя взамен, даже обратной связи.

А Лере однажды на работу принесли шоколадный тортик, который выглядел как восьмое чудо света. Воплощенная нежность на изящной фарфоровой тарелочке. Нам тогда было еще по двадцать с чем-то лет, денег на эксклюзивные пирожные в наших кошельках не водилось, и в обеденный перерыв мы уединились в чьем-то пустом кабинете и молча вкушали эту тающую на языке пищу богов. А потом нас так скрутило, что остаток дня, весь вечер и даже половину ночи мы провели в соседних кабинках офисного сортира. Выяснилось, что тортик был напичкан сильным слабительным, а прислала его жена баскетболиста, с которым в то время моя Лера крутила роман.

Но человек, который предпочел нежные декадентские лилии популярным розам и бюджетным хризантемам, просто не может оказаться чьей-нибудь обозленной женой.

Возможно, он даже похож на Ника Кейва или покойного Дэвида Кэрродайна.

И тут из самой сердцевины букета выпала записка.

Дорогая Кашеварова!

Я тебя люблю по-настоящему, в отличие от всех мужиков, которые говорят это тебе, когда сомневаются, действительно ли ты собираешься им дать. И буду любить всегда!!! Твоя Лера.

P.S. Надеюсь, что от лилий у тебя не разболится голова.

Я улыбнулась и полезла в Сеть – надо заказать на адрес Леркиного офиса самую большую и сочную пиццу.

Да, кстати, Олег так и не позвонил, – но не могу сказать, что я на это рассчитывала.

Лет пятнадцать назад я бы расстроилась. Любовник, так и не позвонивший после единственного секса, – какой жестокий удар по женской самости. Да, лет пятнадцать назад я бы придумала тысячу причин, каждая из которых была бы большим поводом для затяжной депрессии, чем предыдущая.

Наверное, я плоха в постели. Или у меня ноги были недостаточно гладко выбриты. Или моя грудь в дорогущем вандер бра выглядела аппетитно, а вне оного утеряла соблазнительность очертаний. Когда тебе чуть за двадцать, ты никак не можешь отделаться от детского самоощущения центра Вселенной.

И все неприятности записываешь на свой счет, это естественный побочный эффект. Когда тебе уже под сорок, ты прекрасно понимаешь, что ты вообще ни при чем. Он больше не хочет с тобой общаться, но ты не виновата. Могло случиться все, что угодно – от маловероятного «впал в экзистенциальный кризис и уехал в Перу пить священную аяхуаску» до банального «помирился с женой». И да, конечно, он мог встретить кого-нибудь еще, кто показался ему более интересной, чем я. Это тоже нормально.

Мы, жители мегаполиса, вообще избалованы огромным выбором себе подобных, мы не дорожим случайными отношениями и считаем почти неприличным цепляться за людей.

Олег не позвонил, и я почти о нем не вспоминала.

Почти. Все-таки в постели он был богом.

Я решила пойти в какой-нибудь модный бар и снять самого роскошного мужика из тех, кто на меня польстится. Выбрала красное шифоновое платье, туфли с шипами и хищные духи с туберозой в основе. Мне хотелось быть пожирательницей сердец. В глубине души я мечтала о реванше за Олега. Подарить кому-нибудь восхитительную ночь, а утром, пока он спит, тихо уйти, что-нибудь написав губной помадой на зеркале в коридоре. «Ты милый. Саша». Или нет. Лучше так: «Тирания человеческих лиц отступила, и я могу страдать только от самого себя. Бодлер». Хотя на такую длинную цитату уйдет весь тюбик помады.

Пусть лучше будет просто смайлик. Бесхитростный смайлик – и в нем будут и благодарность за ночь, и невозможность новой встречи, и безысходность одиночества, которое приросло как вторая кожа, и надежда на то, что обошлось без боли, и эта самая боль, как она есть. Главное – во время свидания держать язык за зубами и не сболтнуть лишнего о себе, чтобы он не смог найти меня на фейсбуке и написать на моей странице: «Какого хрена ты испачкала мое зеркало губной помадой?! Куда я могу прислать счет из клининговой компании?»

Уже накинув пальто, позвонила Лерке.

– Не хочешь проветриться? Я еду в «Нунинг».

– А, раны зализываешь, – усмехнулась она. – Зачем я тебе там нужна. Веселись и делай глупости. Только смотри, чтобы тебя не обокрали и не изнасиловали.

– Какая-то ты сегодня мрачная. Что-то случилось?

– Ничего особенного. Меня мужик кинул. Познакомилась на прошлой неделе с мужиком. На редакционном задании, как обычно. Он спортивный менеджер и похож на звезду футбола. Такой весь, знаешь, прилизанный, но в то же время дико мужественный. И вот сегодня договорились пойти в кино, и тут он звонит и говорит, что растянул колено.

– Ну ты даешь, – рассмеялась я. – Как маленькая. А вдруг он правда растянул колено.

– Я не как маленькая, я нашла его в фейсбуке, еще на прошлой неделе, – мрачно сказала Лерка. – У него там был статус «все сложно», а теперь поменялся на «в отношениях с» – и ссылка на какую-то овцу, похожую на Синди Кроуфорд.

– М-да… – протянула я. – Ну так и пойдем. Найдешь себе нового, в сто раз лучше.

– Я сижу с маской из овсянки и яйца на роже и смотрю «Техасскую резню бензопилой».

– Это аргумент, – согласилась я. – Ладно. А я надену что-нибудь вульгарное и выпью как минимум восемь порций виски или рома. Если что, ты знаешь, где меня искать!

В «Нунинге» было, как всегда, многолюдно.

Не успела я допить первый из батареи запланированных виски, как ко мне подошел какой-то француз – как большинство своих сограждан, он был похож на художника, хотя на деле мог оказаться кем угодно, от полицейского до строителя. У него были буйные кудри и клетчатый пиджак с кожаными заплатами на локтях. Он представился Полем и сказал, что я красивая. «Недавно приехал», – усмехнулась про себя я, глядя в его голубые глаза за поблескивающими стеклами дорогих очков. Экспаты, оказавшиеся в Москве, проходят одно и то же колесо сансары. Сначала они по инерции заводят два, максимум три, романа с женщинами, похожими на их соотечественниц. Потом что-то переключается в их мозгах – они дуреют от доступности ярких, вульгарных, всегда тщательно накрашенных, с тоскливым вопросом в красивых глазах женщин. И начинают они ходить на свидания с блондинками в леопардовом, изредка даже женятся.

Мы выпили по ром-коле, потом – еще по одной. У меня было настроение «эх, прокачу», хотелось не просто драйва, а размашистого расточительного веселья, как в фильме Софии Копполы о Марии-Антуанетте, – чтобы рекой лилось шампанское, чтобы серые рассветы съедали ночь, чтобы под глазами залегли синеватые тени, а все окружающие смотрели на меня с влюбленными улыбками и я купалась в этой легкомысленной приязни как в целительной жемчужной ванне.