Марина Соколова - Ринама Волокоса, или История Государства Лимонного

Обжёгшаяся на молоке Нанон дула на воду до последней минуты своего пребывания в институте. На следующей минуте она разделалась со своей лучшей подругой, но Ринама ей не поверила. Зато она поверила её маме, которая, по просьбе дочери, сказалась опальной и немощной. Обретшая полную уверенность Нанон, размахивая «красным дипломом», выместила на лучшей подруге накопившееся за годы учёбы чувство неполноценности. Пристыженная хорошистка, отвергнутая обиженной отличницей, поплелась в благотворительный, полулегальный детский дом.

Нет, он не был подпольным, просто приюты портили светлый облик социализма, и поэтому о них старались пореже вспоминать. Благодаря пропаганде, ксегенские граждане знали о детских домах то, что было «положено». Они жалели детей-сирот, которые волею обстоятельств были оторваны от родителей и жили вдали от родного дома. Ринаме, привыкшей к благополучной, порядочной жизни, показалось, что она попала в другой мир, где правили бал законы джунглей. В детском доме жили дети, родители которых – алкоголики, преступники – были лишены родительских прав. Почти все воспитанники были с умственной недостаточностью.

Детей разделили на три группы: младшая группа первоклассников, средняя смешанная группа и старшая группа семиклассников, которая прививала детскому коллективу негласные законы «дикого запада». Старшие внедрили в жизнь детского дома право сильного, потому что они и были самыми сильными. Младшие им подчинялись – из страха перед зверской расправой: нарушителя негласного закона избивали коллективно – ногами или головой об стенку. Воспитатели сломить этот закон никак не могли; они могли только приспособиться к детскому коллективу, исподволь внедряя в него человеческие правила. В приюте трудились сплошь представительницы прекрасного пола, попавшие в зону риска по распределению из институтов или из педучилищ. Ими верховодила шикарная женщина, благоухавшая цинафрийскими духами, – директор детского дома, которая работала не за страх, а за совесть. Утопавший в зелени приют блистал чистотой и свежим ремонтом. Директорскими усилиями дети смотрели на молоденьких воспитательниц, как язычники на всемогущих богов. Таким образом общими педагогическими стараниями удавалось сдерживать неуправляемые гены малолетних преступников. Время от времени в детский дом наведывались комсомольские вожаки с предложением комсомольской помощи. Они драили полы, вставляли двойные стёкла, закрывая глаза на прогнивший, аварийный фундамент. Как к себе домой, частенько заглядывали шефы из благотворительного колхоза. Они защищали обиженных сироток и строго интересовались, куда не внушающие доверие воспитательницы девают колхозные продукты. Вообще у детей было много защитников, а у педагогов – только директриса. Под надёжной государственной опекой детдомовские дети ели, пили, одевались, учились, отдыхали, занимались проституцией и спекуляцией, убегали домой и в гости. Под защитой директрисы педагогические девушки морили червячка в детдомовской столовой, считали нищенскую зарплату, выискивали женихов, дружили, объединялись для походов в театры и рестораны, а также для борьбы со старшей группой, прикрывая нежной грудью оскорблённых и униженных.

У Ринамы в детском доме открылись настоящие педагогические способности. Дети ходили за ней по пятам и предвосхищали каждое желание, которое было в пределах их детских возможностей. Поклонение воспитанников очень помогло Ринаме, когда в детском доме поменялся директор. Воспитателям и воспитанникам его «спустили сверху», и для этого пришлось выгнать директрису. Новый директор, привыкший смотреть на мир из окон персонального кабинета, распространял вокруг себя стойкий запах нафталина. В жизни он не нюхал «живой» работы и к людям относился, как к бумагам разной категории. Низкооплачиваемых воспитателей он относил к бумагам низшей категории. Он начал придираться к педагогам и заигрывать с воспитанниками старшей группы. Воспитательницам позиция директора не понравилась прежде всего потому, что он мешал им работать. Зато старшие воспитанники были очень довольны, потому что директорская позиция усилила их собственные позиции в детском доме. Кабинетный директор плюнул в свой собственный колодец; он лакал оплёванную воду и уверял, что это божья роса, в то время как воспитательницы, подобно атлантам, держали на своих хрупких плечиках тяжёлый детдомовский свод. Сплочённые отставным директором и напряжённым трудом педагоги отправились за помощью в гороно, где изложили свои претензии: притеснение подчинённых, вседозволенность старшей группы, завуч – алкоголик, медсестра – наркоманка, шофёр – распутник, устроивший в детском доме притон с участием старших воспитанниц. В ответ оно испуганно замахало ручками и грозно затопало ножками, обвинив девушек в поклёпе на многоопытного руководителя и обаятельного мужчину. В мужчинах оно разбиралось хорошо, судя по тому, что посреди рабочего дня было застукано в дамском салоне, где прихорашивалось для очередного любовника. Оно получило полное удовлетворение от настоящих мужчин – в лице родповнаских стукачей, которые пришли на смену жевбернским доходягам.

Конец выжившего из ума Жевберна был бесславен: он целовался взасос на высшем уровне и путал Байернаджаз с Ганафастином. Он обвешал себя с ног до головы орденами и медалями, которыми сам себя наградил. Вместе с Жевберном дряхлела его страна; однако поголовно образованный ксегенский народ, страшно далёкий от своего ксегенского царя, – слава богу! – сохранил светлый ум и здравый рассудок. Он смеялся в платочек над комичным вождём, пародировал на кухне его беззубую интонацию, стыдился главного лица государства и мечтал о достойном руководителе. Доходяга Жевберн довёл страну до бедлама, и патриотически настроенный народ потянулся к «строгой, но справедливой» линтасской руке. Снизу доверху все в Лимонии понимали, что в общество необходимо впрыснуть свежую руководящую кровь. Но где её взять, если сменяющие друг друга руководители – доходяги были смертельно больны? Один из таких доходяг – Родповна – решил покончить с бедламом раз и навсегда. Он прославился тем, что расплодил доносчиков, которые отлавливали лимонцев в рабочее время в «неположенных» местах. Чтобы народ не сильно переживал, родповнаская промышленность придумала дешёвую водку, которую в народе прозвали «родповнавкой». Впрочем, Родповна беспокоился совершенно напрасно: ксегенский народ, выстаивавший длиннющие очереди за дармовым алкоголем, ни чуточки не переживал. Призвав на помощь многовековое терпение, он шёпотом обзывал дешёвую потачку, чтобы не услышали родповнаские осведомители. Лимонцы давно привыкли к многочисленным кампаниям ксегенской власти и терпеливо ждали, когда закончится очередная, рассчитывая на возраст очередного кампанейского вождя.