Максуд Ибрагимбеков - В аду повеяло прохладой

За два года, что Сеймур и Виктор прожили в лагере, построенном в какой-то неведомой им части Польши, время от времени случались побеги. Чаще всего заключенные пытались бежать ночью. За эти отчаянные, бессмысленные попытки любой ценой оказаться на свободе каждый раз расплатой была жизнь. Вырваться за пределы лагеря никому не удавалось, тех, кто не погиб, убегая, расстреливали утром на глазах всего лагерного населения.

Однажды в сопровождении лагерного охранника-немца в карьер пришли двое военных в эсесовской форме. После короткого разговора охранника с надзирателем Сеймуру приказали прекратить работу и идти с приезжими военными. Задавать вопросы надзирателям с дубинками было бессмысленно, кроме того, Сеймуру было безразлично, куда его поведут, лишь бы подальше от карьера. Он положил кувалду на кучу щебня, поискал глазами Виктора, но не увидел его и вместе с конвоирами прошел мимо охраны с овчарками к ожидающему их черному автозаку без окон.

Дорога до деревни заняла минут двадцать. Машина остановилась у одноэтажного здания с вывеской на польском языке. Сеймура ввели в комнату, похожую на приемную кабинета начальника средней руки, где один из конвоиров прошел в кабинет и закрыл за собой дверь, а второй, не спуская глаз с Сеймура, сел в кресло у выхода. Автомат лежал у него на коленях. Ждать пришлось недолго.

В комнате находились два человека в штатском. Один из них, лет сорока, с интеллигентным холеным лицом и усами, сидел за большим письменным столом. Второй, по-видимому, переводчик, с неприметной невыразительной внешностью, был одет в двубортный темно-серый костюм. Он расположился так, чтобы одновременно видеть обоих собеседников.

Судя по их городскому лоску и двум нераспакованным кожаным чемоданам на полу, можно было предположить, что прибыли они сюда недавно и, скорее всего, на короткое время.

Сеймур даже отдаленно не подозревал, зачем его позвали, но ничего хорошего от встречи не ждал.

Оба приветливо поздоровались с Сеймуром и пригласили сесть в кресло у стола. Сеймур запомнил имена новых знакомых. Старшего звали Иоганн Шведенклей, младшего Николай Остапчук. Конвоир по знаку переводчика Остапчука вышел, а вместо него пришла молодая официантка, которая принесла три чашки кофе. Кофе был из чистейшего цикория, но Сеймур выпил его с наслаждением, напиток показался ему очень вкусным. В плену Сеймур научился с первого взгляда со стопроцентной точностью определять вероятность очередного избиения. Здесь он понял, что бить не будут, и поэтому позволил себе расслабиться, удобно усевшись в темно-бордовом кожаном кресле.

Шведенклей, обращаясь к Сеймуру, не спускал с него цепкого взгляда. Говорил он медленно, так, чтобы за ним успевал переводчик.

Сеймур узнал много интересного. Шведенклей объяснил ему, что война с Советским Союзом – это великая миссия, которую добровольно взяла на себя Германия. Цель этой трудной миссии – освобождение народов, порабощенных Россией. Через полгода на территории союзных республик будет установлен новый порядок, они станут независимыми государствами, а все народы, населяющие их, получат право самостоятельно распоряжаться своей экономикой и природными ресурсами, так как будут навсегда избавлены от грабительского диктата России. В качестве наглядного примера Шведенклей привел Азербайджан, чьи несметные богатства, получаемые от нефти, на протяжении многих лет присваиваются русскими. Шведенклей подкреплял свое повествование цифрами и фактами, и перед внутренним взором Сеймура все отчетливее и ярче возникала заманчивая картина независимого Азербайджана. Сеймур слушал внимательно и одновременно пытался догадаться, зачем Шведенклею понадобилось тратить свое красноречие и время на бесполезного во всех отношениях военнопленного.

Казалось, Шведенклей разгадал его мысли. Он сказал, что война закончится весной будущего года. Поэтому командование германской армии уже приступило к формированию национальных дивизий, которым, совместно с армией-победительницей, предстоит участвовать в освобождении своих народов. Для этих дивизий тщательно отбираются из массы военнопленных перспективные люди, которые после окончания войны могли бы участвовать в управлении своей страной. Еще Шведенклей сказал, что ему поручено предложить бывшему советскому офицеру Сеймуру Рафибейли принять участие в освобождении своего народа. Он ткнул пальцем в папку с личным делом Сеймура и добавил, что знает о том, что Сеймур принадлежит к известной семье, которая пользуется в Азербайджане почетом и уважением, а также о том, что имущество его деда, нефтепромышленника и землевладельца, было присвоено большевиками. Естественно, после провозглашения независимости конфискованное имущество будет возвращено семье.

Азербайджанская дивизия, по словам Шведенклея, уже сформирована почти полностью. Сеймуру будет предоставлена возможность войти в командный состав дивизии, которой через полгода предстоит вместе с немецкими войсками войти в Баку и установить в Азербайджане новый порядок. Шведенклей сообщил Сеймуру, что все без исключения пленные офицеры, которым было сделано это предложение, восприняли его как честь и поклялись оправдать доверие великой Германии.

В заключение Шведенклей сказал, что офицеры национальной дивизии будут получать такую же зарплату и пользоваться теми же льготами, как равные им по рангу офицеры германской армии.

Наступило молчание. Сеймур перебирал варианты ответа, но ни один из них ему не нравился. Он подумал, что ему самому показалось бы странным, если он, Сеймур, взрослый человек, которого на протяжении нескончаемых двух лет представители «освободительной армии» избивали, пинали ногами и называли красным ублюдком, примет сделанное ему предложение. Не стал говорить и о лютой ненависти, которую он испытывает днем и ночью к фашистской армии и ее миссии, в чем бы она ни состояла.

Николай Остапчук придвинул к Сеймуру ручку с чернильницей и лист с текстом заявления о желании вступить в азербайджанскую дивизию и показал, где поставить подпись.

Сеймур машинально взял у него ручку, но в чернильницу ее не макнул.

– Я очень благодарен за ваше предложение, но я надеюсь, вы согласитесь, с тем, что я не могу его принять, – медленно произнося каждое слово, отказался Сеймур. – Видите ли, я в присутствии двух тысяч солдат давал присягу на верность своей стране. Я не могу ей изменить. Это невозможно! По моему убеждению, офицер, нарушивший присягу, обязан застрелиться. – Последняя фраза показалась ему наиболее убедительной.