Вадим Ярмолинец - Кроме пейзажа. Американские рассказы (сборник)

Как бы ни любил свою работу репортер, всегда бывают дни, когда он начинает завидовать тем, кто работает с девяти до пяти, независимо даже от того, какую зарплату они получают. Не без того, что зарплата определяет отношение человека к самому себе – богатый уважает себя больше, чем бедный, но это не делает первого счастливей. Я знаю сколько угодно несчастных богатых людей. Они болеют так же, как бедные. Им изменяют жены. Обычно от скуки и, как правило, с другими богатыми. Поскольку те богатые такие же скучные, как и мужья, они в конечном итоге возвращаются в семью. Наверное поэтому у богатых процент разводов меньше, чем у бедных. Потом богатые супруги понимают, что делить все нажитые ими материальные блага так сложно и накладно, что в целях экономии они предпочитают терпеть друг друга. Наша эмиграция не знала ни одного шумного бракоразводного процесса. Если терпеть уже совсем невмоготу, один из супругов предпочитает убить второго, но не доводить дело до суда. У нас тут была одна Рита Глузман, так она порубила родного мужа на куски. Интересно, что помогал ей в этом даже не любовник, что хоть как-то объяснило бы эту кровавую историю, а брат. Кое-как отмыв квартиру и упаковав останки в пластиковые пакеты для мусора, брат пошел топить их в реке. Там он наткнулся на полицейского, обратившего внимание на то, что у этого самодеятельного мясника штаны по колено в крови.

Глядя на собирающуюся в «Бруклинской микропивоварне» на Пятой компьютерную интеллигенцию – наш знаменитый средний класс с двумя детьми и тридцатилетним моргиджем, – я думаю, что эти люди куда счастливей миллионеров-врачей и адвокатов, хотя живут как будто невыразительной, на русский взгляд, жизнью: собираются за пивом, чтобы посмотреть очередной матч «Янки», обсуждают шумные судебные процессы, матерят адвокатов, которые за деньги доказывают, что черное – это белое, клянут присяжных, которые не видят, что черное – это черное, перед очередными выборами тему юриспруденции сменяет тема налогов и дороговизны медицинских страховок. Посредством спорта, судебных процессов, политики и пары бутылок «Сэма Адамса» они живут жизнью страны.

Русские в массе своей спортом не интересуются. В политику вникают на уровне внешнего вида кандитатов: посмотри на него – он же вылитый идиот! Самой содержательной частью их бесед является пересказ новых анекдотов. Именно поэтому им для общения не хватает одного пива. Им нужен изобильный стол, который займет их, и шумная музыка, которая заменит разговор. Мой коллега Володя Козловский говорит, что за моей позицией стоит скрыто протекающая классовая ненависть. Может, и так. За критическим умом, как правило – нехватка денег. Достаток притупляет чувства.

Взять, к примеру, моего соседа Витю Ленца. В Одессе он был инженером-наладчиком. Летними вечерами его можно было встретить на бульваре, где он со своей фирменной скептической усмешечкой обсуждал текущие события и ел пломбир за девятнадцать копеек. На соседней скамейке сидела с подругами его жена Таня, работавшая бухгалтером на молочном заводе, благодаря чему в их доме всегда был полный ассортимент продукции их предприятия. Они, как говорится, неплохо жили. И это придавало Ленцу уверенности в себе. Он был всезнающ и самодоволен. Потом совок накрылся, и Ленцы приехали в Нью-Йорк, где попали в полную зависимость от пособия велфэра. Бедность скоро довела Витю до того, что он стал раздавать на улице рекламные листовки какой-то пиццерии. Это была довольно-таки утомительная и не очень хорошо оплачиваемая работа. Витя тут же вызверился на Америку, назвал Нью-Йорк местечком самодовольных идиотов, которых не волнует ничего, кроме своевременного внесения платежа по удачно взятому моргиджу. Все их мысли вращаются вокруг него, как вокруг тотемного столба. И если этот столб упадет, то катастрофа неминуема. И поэтому надо работать. Хорошо и много. На износ и до самой смерти. Спустя два года примитивная американская система стимуляции жизненного успеха заставила Витю побежать в ее ритме.

Он стал говорить с пулеметной скоростью, что оставляло ему больше времени на устройство жизни. Он нашел место клерка в приемной второразрядного колледжа, куда новоприбывшие русские шли приобретать так называемые ходовые специальности. Там он очень точно подметил одну чисто русскую особенность абитуриентов. Они не могли просто спросить: «Как найти такую-то аудиторию?» Или: «Когда принимает консультант по предоставлению финансовой помощи?» Прежде всего они сообщали, что у них уже есть настоящее университетское образование, которому не нашлось применения в прагматичной и бездушной Америке. Помимо простого ответа на простой вопрос они требовали к себе жалости и одновременно уважения. У Вити это вызывало отвращение. Эту реакцию можно было бы назвать вполне естественной, если бы Витя еще недавно не был точно таким же обиженным иммигрантом с интеллигентным прошлым.

Кончилось тем, что Витя как-то незаметно окончил этот же колледж, получив специальность техника по обслуживанию медицинского оборудования. Он быстро нашел работу в городской больнице, вступил в профсоюз и получил хорошую зарплату. Еще через год он получил моргидж и купил квартиру в красивом кооперативном доме прямо напротив нашего. Теплыми вечерами его можно видеть в сквере, где он все с той же усмешечкой обсуждает текущие события и делится соображениями, какой из карибских курортов лучше и почему. Когда к скверу подъезжает с музыкальным звоном грузовичок мороженщика, он поднимается и идет к нему. «Таня, что тебе взять?» – спрашивает он у жены, сидящей с подругами на соседней скамейке. «Возьми эскимо», – отвечает она. Его Таня тоже неплохо устроилась. Она окончила курсы английского языка, встала на кассу в обычном универсаме, потом на нее обратили внимание и она получила место менеджера манхэттенского «Whole Food». Работа позволяет ее семье питаться органическими продуктами и выглядеть сытыми и довольными собой людьми. Умышленно не пишу самодовольными. Они добились всего своими силами, если, конечно, не считать годика-другого на велфэре, который не дал им утонуть. Теперь они, как у нас тут говорят, добропорядочные налогоплательщики. Я не исключаю, что их дочь, которая учится в Нью-Йоркском университете, считает их про себя мещанами и, может быть, даже стесняется их в обществе своих изысканных соучеников. Но для меня они – совершенно нормальные люди.

Вернемся к нашему детективу. Итак, мы с Суаресом подъехали к дому. Брайтон-Бич авеню была совершенно пустынна. Ночной ветерок с шорохом тащил по земле рекламные листовки и мятые целлофановые пакеты. В квартире никого не оказалось. Я позвонил в соседнюю дверь. Открыла заспанная Лариса.