Райдо Витич - Скиф

– Тебе больно. Нужны обезболивающие. Я дам. Ты сейчас успокоишься и ляжешь. Я принесу таблетки. Выпьешь, заснешь. Проснешься, пойдешь домой, ― заговорил монотонно, не слыша себя, но зная, что будет делать. Смотрел перед собой в прострации и чувствовал только ее, и не мог объяснить как. Только точно знал, что Варя испугана, и это страх напополам с дикой болью в душе и теле, зовет ее в одну сторону – за грань.

– Ляг и я принесу лекарство, ― повторил как робот.

Девушку качнуло. Она осела на диван, рухнула и прошептала, сдаваясь:

– Неси.

Ей стало совсем плохо и, Макс позеленел, понимая, что играет с огнем. Срочно нужен был врач. Но нарываться на прямую атаку в знак сопротивления, устраивать девушке новые испытания, он не хотел, не был уверен, что она выдержит. Оставалось одно.

Мужчина прошел на кухню, нашел в аптечке потрепанную фольготку фенозепама и кетанова, выдавил в ладонь ровно по две таблетки. Налил в стакан воды и отнес девушке. Придержал за голову, помогая выпить.

– А теперь расслабься и поспи, ― посоветовал.

Варя смотрела на него настороженно, не понимая причины его обхождений и заботы, не веря и ожидая, что угодно. И больше всего ее беспокоил его взгляд – потерянный, словно виноватый. А с чего так смотреть, если плохого не задумал?

Уйти бы… сил нет. Плывет все перед глазами от боли.

– Родители есть? ― услышала, но не поняла, кто вопрос задал.

– Нет, ― отрезала и как в пропасть упала – заснула.

Максим минут пять рассматривал девушку и вот прошел на кухню, нашел телефон, что и не прятался, а мирно лежал на столе, между пепельницей и чашкой с недопитым утренним кофе. Пролистал телефонную книгу и, немного подумав над номером, нажал на связь.

Костя Чилигин к разряду друзей не относился. Впрочем, после истории с «друзьями», Максим в принципе таковых не заводил, держа всех на расстоянии и в списке знакомых: распределяя их на дальних и близких. Чилигин относился к дальним, но нужным. Пару раз, оказав ему услуги, Смелков был уверен, что Константин не откажет ему в ответ. Но, все же слушая гудки в трубке, сомневался и обдумывал запасной вариант.

– Оо! Какие люди! Какими судьбами? Как дела? ― начал балагурить Чилигин, как обычно, но Смелкову было не до его шуток-прибауток:

– Мне нужна твоя помощь, как специалиста. Конфиденциально, ― отрезал.

В трубке обескуражено молчали.

– Произошла драка. Человека неслабо помяли.

– Это рискованно, Макс. В больничку надо.

– А без больницы?

– Могут быть повреждения внутренних органов, переломы. Я не рентгент установка и не аппарат УЗИ, сложно будет диагностировать.

– Костя, я тебя о чем-нибудь, когда-нибудь просил?

Чилигин опять завис, переваривая аргумент, и вздохнул:

– Ладно, к четырем…

– Сейчас.

– Сейчас?!.. Слушай, давай ты подъедешь ко мне и мы в станционере, в лучшем виде…

– Домой, Костя. Ко мне. Сейчас, ― процедил Максим.

Чилигин вновь притих и, видимо сообразив, что спорить бесполезно, сухо и чуть обиженно спросил:

– Адрес.

Макс продиктовал и отключил связь. Осел на табурет, закурил и уставился в окно.

Перед глазами был сложенный по дневнику образ наивной, доверчивой и открытой всему миру девочки, которую сломали словно спичку, превратив в озлобленного мальчишку самоубийцу – того, с кем познакомился только сейчас.

Можно ли помочь Варе? Пусть не повернуть время вспять, но хоть что-то изменить?

Смелков не знал, но помочь ей стало почти потребностью. Он гнал чувство вины, но оно путалось с сопричастностью и мешало не столько реально воспринимать события, сколько принимать их как нелепое стечение обстоятельств. Отсюда и возникало острое чувство сожаления и желание загладить, изменить, если не вернуть прошлое, ту девочку, способную верить и любить, то хотя бы себя – человека способного не только мстить, но и помогать.

Разум говорил: лучше не лезь, оставь все как есть, не твоего ума это дело, совершенно тебя не касается, нагребешь ведь по самую макушку. И он готов был согласиться, но совесть гнула голову до столешницы, травила душу прошлым малодушием и винила, вопреки голосу рассудка.

Макс затушил сигарету и вернулся в комнату. Постоял над спящей девушкой и прошел в спальню. Расправил диван, постелил чистое белье и замер: какого черта он делает? Чилигин прав, девушку нужно отвезти в больницу.

А дальше? Начнется копание в грязном белье и Варе опять достанется. Начнутся выяснения кто же она, почему мальчик будучи девочкой, кто избил, почему. Косые взгляды и предположения – а, да ты, голубка, цветная? Сама нарвалась…

Не будет помощи от полиции, а вот дерьма девчонка их молитвами наглотается.

Он был уверен, что с ориентацией у Варвары все нормально, а образ оторвы-тинейджера, всего лишь защитная реакция, способ выжить, в принципе как-то жить. Этот «гот енд рокер» всего лишь панцирь черепахи, в который можно спрятаться. Вытряхни ее оттуда – что будет? Еще одна травма?

Мужчина потер шею – маяло, и вернулся в комнату. Навис над спящей, прикидывая как лучше ее поднять, не тревожа, чтобы отнести в постель. А если Чилигин прав – ей что-нибудь повредили, сломали?

Смелков осторожно поднял Варю на руки и отнес в спальню. Стянул футболку, сомневаясь и немного смущаясь, расшнуровал корсет. Взгляд задержался на груди – такую красоту прятать и калечить?

Макс расстегнул брюки, стянул их и печально улыбнулся, увидев, что на девушке женские трусики с кружевами. Значит нормальная, значит не все потеряно и он прав – роль пацана всего лишь защитная реакция, «панцирь».

Укрыл девушку и, чтобы не смущать Чилигина и давать ему повода задать лишние вопросы, снял шипастый ошейник. Под ним оказалась тонкая лиловая полоса шрама.

Пыталась повеситься?

Макс покрутил нелепый аксессуар и откинул в кресло, стянул краги и разжал клепки браслетов на запястьях. И тяжело уставился на череду рубцов, тянувшихся от кисти к локтевому сгибу.

Что она делала с собой? Резала вены, пытаясь уйти из жизни?

Мужчина накрыл девушку одеялом до подбородка и сел на край, спиной к ней, только чтобы не видеть.

Стыдно. Больно.

Меньше всего ему хотелось вспоминать о Томе, но вспоминалось само собой до самых нюансов – привычек усмехаться над всем, двигать челюстью, не спуская тяжелого взгляда с собеседника, от которого тем, кто послабей, становилось не по себе. Макс всегда знал, что Том способен на любую крайность, но все же не предполагал, даже не мог предположить что тот может обойтись с левой, ничего ему не сделавшей девочкой, как животное.

Если бы он сделал заказ раньше, всего лишь на день раньше.

Если б всего лишь на сутки быстрей узнал, каким бизнесом занимается Кон. Если бы не плавал как кусок дерьма между жаждой мести и привычкой законопослушного гражданина полагаться на органы правосудия в надежде что Том оступится сам и получит, в конце концов, по заслугам. Если бы не тянул, как обычный интеллигент, выбирая между правильно и неправильно. Если бы как Раскольников сделал, а потом философствовал и рассуждал. Если б сразу согласился на сделку, взаимовыгодную изначально.