Райдо Витич - Скиф

Варя нахмурилась, изучая его, и видно, соображала – лапшу на уши вешает ей мужчина или действительно такой пунктик имеет.

– Заливаешь или разводишь? Лохушку нашел? Слушай, доброхот – доброволец, а не пойти бы тебе со своим журналом «Лапша и Уши»… в лес, и там заблудиться.

Макс смотрел на нее во все глаза и чувствовал, что не сдержится. Он не святой отец, и хоть терпением не обижен, но и ему предел имеет.

Встал и просто вышел.

– И хрянь свою забери! ― рыкнуло в спину. Не оглянулся.

Закурил на крыльце, злясь и на себя, придурка сердобольного и на нее, малолетку озлобленную. Перчатки натянул, и двинулся к машине, решив завязать с частыми посещениями. Он не служба спасения, в конце концов, не отец родной и не мать Тереза. И разобраться – уже немало сделал. Батю ей подогнал, врачи свои, его молитвами прикормлены, игрушкой обеспечил – так что без внимания не останется и от скуки головой о стены биться не будет.

Смелков ничуть не лукавил с девушкой. Привык доделывать, взявшись, не раз уже его подводила, превращаясь для него самого в отрицательное качество, за то для других – в весьма положительное, которым не гнушались пользоваться на всю катушку. На этот раз одно помогло другому. В четверг загруз на работе был такой, что Макс и желал бы, не смог приехать к Варе.

Зато в пятницу с трудом подавил в себе желание. Посещение стало уже обязанностью, тем делом, что был обязан завершить, и мужчина долго сидел в машине, соображая как занять вечер, чтобы даже не думать, как там девушка, и чего он не поехал. Чтобы ничего не ело и не угнетало.

Макс позвонил Сусанне, но та не взяла трубку. «Обиделась, киса», ― хмыкнул и вернул трубку обратно, в нагрудный карман. Вырулил в обратную сторону от больницы. Поужинал в ресторанчике, позвонив своей знакомой еще пару раз. И уже сам не стал брать телефон, когда та, наконец, соизволила проявиться.

Пара бокалов вина, легкая музыка, навевали грусть после сытного ужина. Мысли сами устремлялись к делу, что висело над ним, как дамоклов меч. Чтоб не чувствовать себя настолько паршиво, Макс решил, что демонстрации хватит, и завтра стоит посетить подопечную. Это немного примирило его с самим собой, развеяло угнетающее ощущение внутри, но и обострило чувство одиночества. Еще одна привычка никогда не мешающая, вдруг, отчего-то стала как рыбная кость в горле.

Смелков оглядел зал ресторана – пары, и понял, что, наверное, это и действует на нервы. Попросил счет и вышел.

В субботу в больницу не спешил, с собой специально прихватил лишь небольшую коробку конфет да пакет сока. Вальяжно прошел в палату… и застыл. Постель была застелена и никаких признаков, что в комнатке лежала больная, не наблюдалось – чистота и пустота.

У Макса сердце оборвалось. Плюхнул пакет на кровать и вцепился в железные поручни, надеясь прийти в себя. Отсутствие Вари сработало как холодный душ на разгоряченное тело, и первая мысль была – случилось самое плохое. А он в это время характер выказывал! Болван!

Макс выбежал в коридор в желании поймать первого попавшегося врача и выпытать тайну исчезновения девушки.

Долговязый брюнет попался кстати. Мужчина перехватил его за руку уже у выхода и без менуэтов развернул к себе:

– Извините, девушка из двенадцатой палаты – где?

Врач недобро глянул на его руку и губы поджал.

– Косицина? В реанимации, ― бросил неласково, и притих, видя, как побледнел странный посетитель.

– А вы, кто, собственно? ― спросил уже спокойно, даже по – доброму, заподозрив, что тот сейчас в обморок упадет.

У Смелкова даже губы побелели.

– Я?… ― а кто он? ― Константин Чилигин – мой друг…

– Аа! ― вовсе расположился к нему доктор. Отвел к окну и доверительно сообщил. ― Я лечащий врач Косициной, ― подал руку. ― Григорьев, Павел Романович. С вами все нормально?

Смелков очнулся и смог даже руку пожать доктору.

– Вы не расстраивайтесь, худшее позади. Прооперировали часа четыре назад, операция прошла удачно.

– А что случилось?

– Ну, были подозрения, что повреждена селезенка. Я наблюдал, и картина не складывалась. Но ночью пошло резкое ухудшение и вариантов не осталось. Пару дней девушка полежит в реанимации. Все наладится.

Макс смотрел в добродушное лицо и ни капли не верил. Вывалился на крыльцо и нервно закурил, ругая себя на чем свет стоит – обиделся, болван? А на кого? По ресторанам шатался, норов показывал, а девчонка загибалась. Все как обычно – что ни случись – всегда вокруг полно людей, а никого рядом.

Подкурил вторую сигарету и набрал номер Чилигина – тоже, молодец – хоть бы сообщил.

– О, привет! ― прогудел тот. ― А твоя протеже в реанимации. Прооперировали.

– Ты почему промолчал?

Видно, что-то не то было в голосе Максима – притих Константин, помолчал.

– Ты где сейчас?

– У больницы, ― с трудом сдержался, чтобы не выругаться.

– Ко мне заходи, ординаторская на втором этаже. Я как раз дежурю сегодня.

– Когда Варю можно будет увидеть?

– Вот и поговорим.

Смелков со злостью выплюнул окурок и уставился перед собой: как ты мог, а? Чем ты лучше остальных? Сплавил под чужой присмотр и успокоился? Урод!

И решительно рванул двери на себя, поднялся на второй этаж.

Чилигин ждал, руку подал, приветствуя, и не гримасничал, не лыбился как обычно. Подтолкнул в кабинет и двери плотно прикрыл. Макс сел за стол, кинул перчатки на кипу историй и подбородок потер, морщась от нестандартности ситуации.

Костя глянул на него и все понял. Сел напротив, достал из сейфа плоскую бутылку коньяка и две мензурки. Накапал обеим.

– Прими валерианочки, полегчает.

Смелков скривился, но дозу влил.

– Ничего, ― признал напиток глухо.

Чилигин еще налил, отбарабанил пальцами по столу, поглядывая на мужчину.

– Сколько тебя знаю, а все понять не могу.

– Я тоже, ― уставился требовательно. ― Про меня потом поговорим. Если захочешь. О Варе выкладывай.

– Из-за нее, что ли, дерганый? ― сообразил. ― Скажи спасибо, что я тебе ее дома оставить не дал. Сейчас бы с трупом сидел. Григорьев у нас перестраховщик тот еще. В общем, на стол в быстром темпе, и подозрительный орган убрал. Прав оказался. Давно надо было. Но наблюдали, картина непонятная была.

Смелков замахнул налитое, чувствуя себя упырем последним.

– Дня три-четыре полежит твоя красавица в реанимации, потом обратно в палату переведем.

Макс глаза ладонью потер: болва-а-ан, как он мог пойти на поводу эмоций и бросить девчонку? Не проконтролировать работу этих эскулапов? На кого он вообще обиделся? На покалеченного ребенка?