Райдо Витич - Скиф

Заказ она сделала скромный, вновь подивив мужчину. Он сидел, и соображал с чего начать, одновременно рассматривая женщину. Одета со вкусом, но не броско. Скромный кулончик на витой цепочке, кофта под горло, обтянула широкие плечи, как у пловчихи, и маленькую грудь. Сама стройная, но уж больно высокая.

– Не нравлюсь? ― спросила в лоб, и вроде с улыбкой, а вроде всерьез. Макс немного смутился, но смог улыбнуться в ответ.

– Думаю, с чего начать.

– А вы не мучайтесь – начните с главного. У вас внутренний конфликт?

– У меня? ― удивился и закурил, соображая – действительно.

– Вы волнуетесь, но для вас это непривычно. Вы флегматик, я права?

– В общем.

– Так что у вас стряслось, Максим?

– Не у меня, ― сложил руки на столе. ― У одной знакомой. Молодая девушка.

И молчит, силясь подобрать слова, а по челу все мысли и переживания. Лицо стало жестким и в то же время расстроенным, а он и не заметил.

– Что-то серьезное? Простите, это и так понятно. Хотя ко мне и по мелочам обращаются.

– Это не мелочь.

Смелков потер подбородок. Получил кофе и хлебнул, опять потер уже щеку и губы. Закурил, и начал крутить пачку с сигаретами.

– Я нашел дневник одной девушки. Случайно. Дернуло залезть. А там… Сначала восторги о первой любви, а потом как… обухом по голове.

Помолчал и отодвинул пачку, уставился в упор на женщину: смысл слова подбирать?

– Ее изнасиловали. Предали и бросили.

Даричева нахмурилась, перестала жевать салат, и было чувство, что он ей в горле встал. Сглотнула и пригубила сока.

– Вы обращались в полицию?

– Нет, ― отмахнулся: не то. ― Дело давнее, да и не в этом суть. Как помочь?

– Нуу, ― Лариса растерялась, уставилась в сторону. ― Вы хотите найти ту, которой принадлежит дневник?

– Нет. Я уже нашел ее. Она его и выкинула. Правда, я был уверен, что это парень. Оказалась девушкой.

Даричева хлопнула ресницами, и окончательно потеряв интерес к салату, оперлась локтями о стол, сложила пальцы замком.

– Не понимаю.

– Ее зовут Варя, но живет она под именем Владислава.

– А вы не думали, что… ― начала осторожно, намекая на понятное. Смелков чуть поморщился:

– Нет. Однозначно. Никаких отклонений. Она стопроцентная девушка. Женщина. Парень – антураж. Она ведет себя как мужчина, верней, как ей кажется, что так ведут себя мужчины. Но боится как девочка. А еще она ищет смерти. Истории больше года, а она никак не выходит из нее.

Даричева грустно посмотрела на него и принялась крутить по столу нож.

– Год вообще не срок в таких делах. Но чтобы сменить пол, даже номинально, должна быть очень, очень серьезная причина. Изнасилование – серьезная психологическая травма, не говоря о физической. Но в моей практике не встречались пациентки с подобными последствиями, в плане, смены пола. Вы что-то недоговариваете?

Смелков вновь потянулся за сигаретами, закурил, подвигав челюстью, и бросил:

– Она была девочкой. Ее взяли, в общем, силой. Она продала себя, чтобы достать деньги для любимого. Нужна была операция. На деле – развели. Тот, ради которого она пошла на это, ее бросил, после того, как получил нужную сумму. А тот, кто взял ее – отдал своим друзьям и охране.

Даричева во все глаза исподлобья смотрела на мужчину. Он ронял слова, как камни и было ясно, что эта история касается его более глубоко, чем он хочет показать.

Лариса не знала, что сказать. Пара фраз, а ввели ее в ступор на минуту, не меньше. Ей представился ужас, что испытывала девушка и мурашки по спине прошли. И удивляло, как она еще жива, и рождало уважение внимание мужчины, его забота.

– Кто она вам? ― спросила тихо.

– Никто, ― повел плечами, и Даричева поняла, что он сам еще не знает, что она уже кто-то для него.

– Тогда почему вам так важно ей помочь?

– Потому что я человек, во всяком случае, хочу себя таковым считать, ― посмотрел ей прямо в глаза.

– А что хотите от нее в итоге? Вернее – ей?

Смелков затянулся, не спуская взгляда с женщины, и думал.

– Хочу, чтобы вернула себе себя и была счастлива. Чтобы поняла, что мир не черный, и не все мужчины подонки. Чтобы научилась жить, не прячась за чужую маску. Чтобы…

Дрогнул, отводя взгляд. Помолчал и закончил:

– Чтобы ее любили, и она узнала, что это такое, и больше не путала страсть, похоть с искренним чувством. Поняла, что на свете есть ради чего жить. Перестала смерть искать.

Кощунство.

– Она очень красивая. А превратила себя в чучело, и ведет так же.

– Проявляет брутальность?

Смелков очнулся, сообразив, что не один.

– Да, крайнюю,― кивнул, глянув, и заметил, что сигаретка истлела – затушил.

Зато Даричева все заметила и поняла. Склонила голову, покрутила стакан с соком, изучая цвет напитка, собираясь с мыслями.

Ей понравился мужчина. Сама не ожидала. Таких красавцем не называют – в них есть нечто большее, именно мужское. Лицо открытое и глаза без тумана. И было в нем, чего сильно не хватало ей – основательность. И подумала – почему нет?

А сейчас поняла – это не твоя мечта, Лариса. Кому-то уже повезло, но не тебе.

Женщина вздохнула и подперла подбородок ладонью:

– Я помогу. Но возможно это будет сложно и долго. И многое будет зависеть от вас.

– О расходах не беспокойтесь…

– Нет, ― выставила ладонь и опять покрутила нож на столе. ― Не о том, вы. Я о других затратах, Максим, более тяжелых – о вашей отдаче, ― уставилась уже в упор. ― Вы готовы терпеть и ждать, прощать и опять терпеть?

Она испытывала. Смотрела, замерев, и почти хотела, чтобы он сказал «нет», ведь это бы значило, что у нее есть шанс.

Макс не смог ответить сразу – думал с минуту и уже прекрасно понимал, о чем говорит Даричева.

– Да, ― сказал, как отрезал.

Женщина вздохнула: ну что ж… В конце концов, девочке, что пережила столь ужасную историю, этот мужчина важнее.

И не спрашивая, взяла его сигареты, закурила:

– Ее зовут Варя? Вам придется приучать ее к себе постепенно, осторожно и настойчиво. И ни в коем случае не приближаться в сексуальном плане, даже намеком не задевать эту плоскость. Пока. Она должна поверить вам, расположиться, как к другу. Вы понимаете, что это значит, Максим? Понимаете, что если у вас получиться восстановить Варю, адаптировать, вернуть ей себя – женщину, вам придется до конца жизни нести этот крест. Или, во всяком случае, очень долго играть роль громоотвода. Если вы ее бросите, ухните в еще большую яму, чем та, в которой она сейчас. Понимаете это?

Смелков покрутил чашку – он понимал, как раз это он отлично понимал. Не понимал себя.