Таньчо Иванса - НеСказки о людях, случившихся на моем пути (сборник)

Неприятно, что и говорить, оказываться в центре скандала. Но и выйти на улицу сейчас – равноценно тому, чтобы в здравом уме и твердой памяти сигануть в Ниагарский водопад. Вот и не дергаюсь. Даже кофе не прошу, дабы под горячую руку не попасть. Просто сижу, надежно скрыв свои истинные чувства за маской равнодушия, и наслаждаюсь метеорологическими неприятностями за окном.

Я не сразу замечаю, что эти двое поутихли и разбежались по разным углам. Точнее – хозяйка осталась стоять за стойкой и греметь стаканами, а ее бой-френд натянул куртку, тщательно завернулся в клетчатый шарф, приподнял ворот и как раз в данный момент выскакивает на улицу, запустив в зал небольшой кусочек Армагеддона местного разлива.

Я не спешу требовать своего – жду, пока симфония посудного оркестра, наконец, перестанет услаждать мой слух. Но хозяйка обращается ко мне сама:

– Вам чай, кофе или чего-нибудь покрепче? – кричит она, умудрившись одновременно шмыгнуть носом и прокашляться, прогоняя ком в горле.

– Это вы мне? – переспрашиваю, тут же оценив степень идиотизма собственного вопроса. В зале кроме меня и хозяйки ни одной живой души – к кому же ей еще обращаться?

– Вы что, издеваетесь? – истерически взвизгивает она.

– Простите, ради бога, – говорю примирительно. Рассерженную тигрицу можно угомонить только собственным спокойствием.

К тому же мне совершенно неожиданно становиться жаль ее: несколько предательских слезинок, превратили макияж хозяйки в неаккуратные черно-голубо-красные пятна; прическа выглядит так, словно по ней пробежался штормовой ветер; в голубых глазах ярость, отчаяние и разочарование одновременно. Да что там, в глазах… она ВСЯ – ярость, отчаяние и разочарование!

Подчиняясь не свойственному мне обычно приступу сопереживания, пересаживаюсь на высокий стул возле стойки.

– Коньяк, – сообщаю коротко. – Две порции – мне и вам. Вам необходимо выпить, а я составлю вам компанию, раз уж больше некому. И заплачу.

Хозяйка удивилась, но промолчала. Достала откуда-то из-под стойки початую бутылку, разлила бронзовый напиток в два широких бокала, один из которых протянула мне.

– Он вернется и никогда больше вам не изменит. Даже в мыслях, – в качестве тоста легкомысленно обещаю ей, подняв бокал. – Поверьте! Кому как не мне знать такие вещи.

Это кстати – правда! Среди друзей моих бытует мнение, что многие из подобных пророчеств, сдуру брякнутых мной в качестве утешения – сбываются. Проверено и сертифицировано, так сказать! Моя знакомая – Сашка – предлагала мне даже открыть предсказательный салон. Не понимает, наивная, что у меня не дар, а сплошное недоразумение. Люди ведь верят в то, во что хотят верить. А если им с самым серьезным выражением лица и внушительным голосом пообещать, что все будет путем – они сами, силой своей веры, получат желаемое. Простая арифметика и нерушимый закон мироздания!

– Вы что, ясновидящий? – скептически переспрашивает хозяйка. Однако в ее глазах я вижу совсем другое – надежду.

– Немного, – ответствую. Вроде как стыдливо, опустив взор.

На самом деле я просто стараюсь подавить желание улыбнуться борьбе ее чувств, а то плакал бы весь затеянный мной спектакль!

После моего легкомысленного заявления воцаряется тишина. Хозяйка видимо обдумывала мои слова, а я… Я просто смотрю в окно, с удивлением отмечая, что ветер начинает затихать так же внезапно, как и начал.

Не ветер – вьюга! – подумалось вдруг. Вьюга – женского рода!..

Когда я вошел, хозяйка скандалила – и яростные порывы ветра, едва дверь с петель не сорвали.

Я утешал хозяйку, а когда начала успокаиваться – и вьюга поутихла.

Так вот почему снега на этой улице не меньше, чем отчаяния в ее глазах!.. Вьюга в этом городе – женщина с оплывшим макияжем, полностью разочаровавшаяся в свои сорок в мужчинах и жизни. Отчаявшаяся и озлобленная. Вон, даже дерево многолетнее умудрилась сломать, бедняга!

И действительно – разделенный пополам тополиный ствол полностью перегадил проезжую часть, организовав моментальный затор. Через окна кафе доносятся истерические гудки водителей, не имеющих возможности проехать сквозь стихийно возникшую баррикаду…

О, черт, кажется, я только что совершил одно из самых странных открытий всех времен и народов!

– Хотите кофе? – спрашивает случайная жертва титанических усилий моего ума.

– Не откажусь, – улыбаюсь.

Хозяйка включает кофе-машину. Та тихонько потрескивает, попыхивает паром, шуршит и булькает струйкой напитка. А мы продолжаем молчать: я – пришибленно, она – задумчиво.

Отмечаю, что от ярости пышногрудой хостессы не осталось и следа. Снег на улице падает вертикально, не потревоженный ни одним случайным дуновением.

Как бы мне хотелось проверить свою догадку! Разозлить ее что ли?.. Словно в ответ этой импровизированной молитве, двери кафе распахиваются, и на пороге возникает наш нашкодивший бой-френд. Присмиренный, с букетом мороженых роз в руке.

Хозяйка шумно вдыхает и взглядом мечет молнии – вьюга с новой силой начинает терроризировать оконные стекла. На их дребезжание оборачивается даже обидчик моей хостессы!

Отползаю на безопасное расстояние, стараясь, тем не менее, держать ухо востро. Шутка ли – моей теории необходимы веские доказательства, иначе ее можно смело считать бредом разыгравшегося воображения!

Сначала мои протеже шумно ругаются, заглушая яростную ветро-снежную симфонию за окном. Через пять минут они мирятся и умиротворенно затихают…

А я выхожу на улицу, дабы не нарушить случайным чихом воцарившуюся идиллию. А там – солнце… Зимнее, конечно – но кто же в этой ситуации придираться-то осмелится? Солнце и ни единого завалящего сквозняка! Тишь да благодать…

Вот и лечу на новообретенных крыльях по тротуару, повторяя про себя как мантру: «Вьюга в этом городе – женщина, с потекшим макияжем и отчаянием на дне голубых глаз»…

Он всегда выбирался на Андреевский по воскресеньям. Только по воскресеньям. Он не любил продавать свои работы, хоть и жил впроголодь. Интуитивно чувствовал: каждый взгляд праздного зеваки, каждое слово, брошенное вскользь, комментарий случайного зрителя просто так, на ходу, и картина теряет магическую силу, которой он ее наделял, пока кисть порхала по холсту, а в голове звучала музыка. Каждый раз разная, но всегда незнакомая.

Когда работа подходила к концу, Художник чувствовал себя обессиленным и опустошенным. Масло высыхало, он спал на матрасе в мастерской и видел сны о только что законченной работе. В его снах краски смешивались, изображения менялись местами, двигались, и изредка Художнику даже удавалось постичь замысел, который Творец вкладывал в работу, написанную его рукой.