Таньчо Иванса - НеСказки о людях, случившихся на моем пути (сборник)

– Ваша дочка – нечто удивительное, – говорит Николай и я киваю в знак согласия.

Горжусь, чего уж там. Сам воспитал, не чужой дядька какой-нибудь, тем более что у моей бывшей они меняются каждый месяц. Слава Богу, что я в свое время очень убедительно уговорил ее оставить Ляльку со мной. Правда, жена не сильно и противилась, так, покривлялась для приличия. Видятся они редко и не заметно, чтобы Ляля в ней нуждалась.

– Вы не хотите остановиться у меня? – тем временем продолжает Николай. – У меня три комнаты, я живу в одной, по остальным брожу туда-сюда. Мне будет приятно, хотя бы на некоторое время перестать чувствовать себя одиноким и никому не нужным.

– В принципе, это возможно, – улыбаюсь я. Хозяйка, у которой я снял комнату по телефонной договоренности, уж очень взвинтила цену за срочность, да за бархатный сезон…

– Вы не беспокойтесь, Сергей, я с вас вообще денег не возьму, будете моими гостями. Мне от вас ничего в сущности не нужно, кроме чаепития по вечерам, да компании за кофе утром.

– Договорились, но при условии, что кое-какие деньги я вам все-таки заплачу и все ваши сокровища с лотка выкуплю. Расстаться с ними по-моему выше Лялькиных сил… Да, милая?

– Да, – смеется дочурка. – Все, кроме солнцезащитной повязки, она – специально для дедушки Коли.

Вижу, что листик перед Лялькиным лицом как-то неестественно пуст. На нем только кривобокая коробочка нарисована.

– А где же котенок? – спрашиваю дочку. Сколько было энтузиазму чтобы его нарисовать и на те вам… Не успеваю я додумать эту мысль до конца, о мои джинсы начинает тереться что-то очень маленькое. Опускаю глаза вниз и они тут же начинают медленно, но уверенно карабкаться на лоб. Возле моей ноги сидит маленький, разноцветный котенок. Причем разноцветный – в прямом, а не переносном смысле слова. Его шерстка окрашена во все цвета радуги разом. Точно как коробка, которую Лялька нарисовала многоцветным грифелем. Та же сумасшедшая расцветка, нереальная, такого цвета кошачьей шерсти просто не может быть в природе. Рыжего – да, с белым – да, но с вкраплениями зеленого, синего, желтого и коричневого…

Залпом выпиваю бокал ледяного пива, беру котенка на руки и беспомощно гляжу на лоточника. Его лицо выражает целую гамму чувств – и крайнюю степень удивления, и надежду, и радость, и восхищение, и недоверие, и… Он также как и я, не говоря ни слова, опустошает залпом весь бокал. Лялька берет котенка на руки и победоносно восклицает:

– Я же говорила… Это тот самый котенок, только раскрашенный! Ну да ничего, придем домой, помоем его, будет снова просто рыжим.

– Да милая, – отвечаю бездумно, потому что мысли все куда-то разом подевались, – все так и будет, как ты говоришь.

– Дедушка Коля, – обращается Лялька к немного пришибленному произошедшим чудом лоточнику. – А давай ты расколдуешь пуговицу, ну ту, которая принцесса!

Николай начинает давиться дымом трубки, которую он вот уже полчаса практически не вытаскивает изо рта, только чтобы пива глотнуть. Лялька вскакивает со своего места и стучит своей маленькой ручкой по спине. Котенок, скоропостижно водруженный ею на стол, выгибается буковой зю и шипит от испуга. Скоропомощнице Ляле приходится успокаивать еще и его, с чем она кстати успешно справляется, снова взяв малыша на руки. Когда приступ истерического кашля наконец проходит, «дедушка Коля» спрашивает:

– Почему я, милая?

– Ну ты же говорил, что тебе одиноко в своей квартире?

– Говорил.

– Ну так, принцессы ведь разные бывают. Бывают девушки, бывают бабушки, это те принцессы, к которым принц долго не приходит. Эта – бабушка, папе она не подойдет.

Железная логика, – устало думаю я. Созерцание чудес, знаете ли, утомляет наш, не привыкший к ним, рассудок. Потом, бессильный что-либо уразуметь, я просто наблюдаю, как «дедушка Коля» недоверчиво и нерешительно одновременно берет в руки пуговицу и подгоняемый Лялькиным восторгом и нетерпением, с силой бросает ее себе под ноги. Я моргаю от неожиданности. Когда мои глаза, всего долю секунды, снова открываются, вижу перед собой миловидную старушку, возраста моей мамы, немного младше лоточника.

Вижу его удивленное лицо и слышу его возглас:

– Олечка… Ты как здесь? Ты же вроде бы после школы за границу уехала, нет?..

Слышу золотистый переливистый смех Ляльки, радостно-кокетливый Ольги и счастливый – лоточника. Потом мое сознание, сжалившись, милостиво отключается…

Тогда была ночь. Я гладил ее руку, а крылья мои, уже полвека как, пылились в самом дальнем темном углу кладовки.

У меня не возникало, да и не могло возникнуть мысли вернуть их себе и взлететь еще раз. Зачем, если единственная возможная цель и смысл полета – уже здесь, рядом, стоит протянуть руку и прикоснуться к ее нежной коже.

Даже в тот день, когда она вдруг решила покинуть меня. Не потому, что разлюбила, просто думала, что мне не может нравиться ее стареющее тело. Глупая, ангелы любят не тело, а душу.

Даже в день, когда она ушла в первый раз. Ненадолго – долго быть без меня она так и не научилась, так же как и я без ее улыбки. Я знал, что она вернется, но чтобы так нескоро… Три долгих дня без нее – это и есть ад, а не то, что рассказывают земляне, считающие себя просвященными в этих вопросах.

В сорок первый час после, она тихо вошла в комнату и остановилась на пороге, виновато опустив ресницы. Мне даже не нужно было поворачивать голову – мой внутренний свет и смысл вернулись на пару секунд раньше, чем ее лаковая туфелька ступила на крыльцо подъезда.

Я не знаю, как могло такое случиться, что она меня смогла увидеть. Люди не могут видеть ангелов, так же как ангелы не могут видеть бога – закон мироздания и недостатки органов видения. Ей было пять. Она сильно заболела, плохо спала, я не отходил от ее кроватки ни на минуту и по мере возможности раскрашивал ее сны.

Часы в комнате ее родителей пробили полночь, нарушили ее забытье, она открыла глазки и прошептала:

– Ты такой красивый… – Погладила мою руку и спросила: – Я умру?

– Такие ангелочки не умирают, – ответил я и отвернулся, чтобы скрыть слезу.

И тогда она умиротворенно вздохнула, умостила свою кудрявую головку в мою ладонь и заснула. И больше не проснулась до утра – нет более сильного снотворного, чем слезы ангела. Помню, как гладил ее волосы и удивлялся их шелковой нежности. С той минуты она уже не засыпала, не уткнувшись носиком в линии на моей руке.

Она росла очень быстро. Слишком быстро. Некоторое время я даже был уверен, что еще чуть-чуть, и она больше не сможет видеть меня.

И перестанет любить. Но я страдал напрасно – в ее жизни не было других мужчин, хотя стоило ей захотеть, я бы покинул, освободил ее.