Таньчо Иванса - НеСказки о людях, случившихся на моем пути (сборник)

Так что если вы найдете ее, передавайте от меня привет!

Уж не знаю каким ветром нас с Танюхой занесло ранним весенним утром на Замковую гору. Но факт остается фактом – сидим на молодой траве, чуть ли не в самой высокой точке Киев-града и трепимся обо всем и ни о чем сразу – как будто нам мало прекрасного пустого трепа дома.

Внизу одна из самых старых городских улиц, на горизонте – вечно закрытый, но от этого не менее внушительный, Андреевский собор и мы, обдуваемые несколькими ветрами сразу, зрим сверху вниз на окружающее нас великолепие и почти все время смеемся.

Хотя, надо отметить, что Замковая гора – не место для веселья…

Ладно, объясню почему. Все-таки много хороших веселых людей рождены не в славном граде Киеве, а в иных, большей частью, незнакомых мне городах.

Громкое название да крылья фантазии уже унесли вас, наверное, в ту славную эпоху, когда замки были домами, а не музеями, где существовали феодалы, крестьяне, злобные инквизиторы, романтические ведьмы, принцы и балы. Ничего подобного! Замковая гора не имеет ничего общего с тем, что вы, должно быть, уже успели себе представить!

Во-первых, на ней нет замка.

Замковая гора – не что иное как холм, сплошь заросший деревьями и кустами. Пробираясь сквозь густые заросли на его вершину, иногда натыкаешься на разграбленные, сваленные с постаментов дореволюционные могильные памятники. На полуразрушенные склепы, украшенные граффити заботливыми сатанистами, кои на всем, что плохо стоит, стараются сохранить для потомков традиции современной наскальной живописи. На одиноких путников с диким непонимающим опохмельным взором… И тому подобные шедевры современной урбанистической культуры. Еще, на самой вершине Замковой горы, можно встретить художников, самозабвенно пачкающих холсты, с приличествующей торжественности момента серьезностью. Вот такая романтическая обстановка!..

И что мы с Нюхой забыли на этой горе – непонятно. Хотя, к чести несчастного холма можно добавить, что ежели умеючи, то с такой высоты получаются великолепные фотографии. Собственно за этим мы сюда и приехали. И уже даже справились, а теперь просто отдыхаем от непосильных фотографических трудов.

Неожиданно моя тезка, подружка и практически сестренка в одном лице говорит:

– Ты знаешь, на юге Германии есть небольшой городок. Название не скажу – не помню. Да и не в названии дело. Жители этого городка нарушили великое правило и теперь прокляты на веки вечные.

– Какое правило? – интересуюсь, трепеща и предвкушая сногсшибательную историю, ибо других в Нюшином организме не водится.

– Не правило, а ПРАВИЛО, – серьезно уточняет она. – Понимаешь, еще четыреста лет назад городок этот ничем не отличался от других сотен подобных поселений Германии – тихий, чинный и самодовольный. За одним исключением – умирали горожане редко и не от болезней или старости, а оттого, что некоторые люди просто устают быть. А так – люди как люди, правда, чуть радостнее, чуть беззаботнее, немного более легкие и счастливые.

Однако не бывает добра без худа. Из поколения в поколение, из уст в уста, письменно и устно передавалось старожилами одно единственное правило: ни в коем случае не поднимать городские ворота перед одиноким всадником в черном плаще, который явится на рубеже столетий и принесет с собой грозу.

Несколько веков Великому Правилу следовали неукоснительно, но стоит ли уточнять, что со временем горожане стали воспринимать его сначала как неясную сплетню, потом – как обычное суеверие, а еще позже – как почти забытую легенду…

Он прибыл вместе с грозовой тучей – величественный как Цезарь и одинокий как Люцифер. В развевающемся на ветру плаще и волосами оттенка воронова крыла. На гнедой кобыле с разноцветными глазами: один ее глаз был темен как ночь, другой – желт как солнце. Когда Черный всадник взялся за кольцо городских ворот, грянул гром, и молния на долю секунды явила миру торжествующий и грозный его лик. Остается только сожалеть, что никто из горожан этого не видел.

Стражник был молод. Уроженец соседнего поселения, он слыхом не слыхивал о Правиле и конечно впустил путника. А вместе с ним и древнее почти забытое проклятие.

С тех пор горожане перестали видеть сны. Совсем. Их не посещают даже кошмары. Поверь, это самое страшное, что может случиться с городом, потому что сны – плохие ли, хорошие ли – это та часть реальности, где человек продолжает существовать даже тогда, когда умирает. Именно сон – первооснова нематериальной жизни: сновидец день за днем создает свой собственный рай или свой собственный ад, а, почивши с миром, отправляется прямиком туда.

С появлением Черного всадника, горожане утратили надежду на вечную жизнь. Стали умирать от всяческих хворей, а большинство их потомков и по сей день не доживают до глубокой старости. Утеряв возможность оказаться в раю, они стараются вкусить в этом мире как можно больше радостей и не всегда праведных наслаждений. Но хуже всего то, что Всадник до сих пор спит где-то на окраине городка в чьем-то фамильном склепе, созерцая украденные у горожан волшебные сновидения…

– Говорят, где-то в карпатских горах прячется Невидимый Город, – на лету подхватываю я Нюшкино настроение.

– Тоже проклятый? – смеется она.

– Нет, – улыбаюсь, – просто зачарованный. Было время, когда город этот был видим каждому, у кого есть глаза. Не было ни одного человека в мире, который бы не слышал о нем или в тайне не желал бы его найти.

Сотни босых изможденных дорожными трудностями паломников изо дня в день протаптывали горную тропу к чудесному городу, дабы постучатся в его врата. Если они успевали сделать это до заката – ворота открывались, и жители поселка у подножия горы слышали волшебную мелодию, рожденную перезвоном хрустальных колокольчиков – неизменную спутницу этого события. Были люди, которые специально селились у подножия, дабы иметь возможность хотя бы раз в несколько дней усладить ей свой слух.

Человек, попавший в Город, мог ослепнуть от сияния серебряных крыш его домов, улиц, выложенных не булыжниками, а драгоценными камнями и лазурного неба.

Воздух в нем был целебным – умирающий старик снова оборачивался добрым молодцем, а калека избавлялся от немощи тотчас же, как за ними опускались золоченые ворота. Уставший неизменно обретал на изумрудных улицах Города бодрость, страждущий – покой, обездоленный – удачу, одинокий – надежду на счастье.

Для человека, проведшего в Городе хотя бы час, не оставалось ни одной не разгаданной загадки, ни одного тайного знания – вся мудрость мира становилась ему ведомой. Город не открывал ищущим только одной тайны – своего имени. По сей день никто не знает, как он называется.