Вионор Меретуков - Лента Мебиуса

Ночью она так стонала, что постояльцы из соседних номеров переполошились и принялись стучать в стены. Но пьяному Самсону все было нипочем, и он, пока полностью не насладился ощущениями, возможными только в Париже, не прекратил занятий любовью.

Девчонка попалась что надо, эдакий сорванец с жадными губами, крепкой маленькой грудью, мускулистыми мальчишескими ягодицами и ненасытностью пантеры. Она выдоила Самсона, как стельную корову. Он был так пуст, что гудел изнутри.

Как Аннет оказалась в его постели, Самсон так никогда и не узнал.

Самсон помнил только, что в тот свой первый, после долгого перерыва, парижский вечер он очень много пил в каких-то дешевых маленьких кафе, часто меняя их и ходя кругами вокруг одной и той же площади Республики, и как попал к себе в номер, не имел ни малейшего представления…

Зачем он так много пил?.. Что с ним произошло? Сорвался с цепи? Обрел свободу?

…После прилета в Париж Самсон велел отвезти себя в какой-нибудь небольшой отель, недалеко от центра, в нешумном месте, где были бы тихие, покойные переулки, старинная церковь и небольшой парк.

«Что-нибудь попроще, поскромней, Нисельсон…»

Самсону были забронированы президентские апартаменты в отеле «Риц». Надо было все срочно менять. Статс-секретарь недовольно поджал губы, но каприз короля выполнил беспрекословно.

Нисельсон хорошо изучил характер человека, к которому был искренно привязан.

Из машины, пока они ехали из аэропорта, граф куда-то позвонил, и все уладилось быстрее, чем в три минуты.

Маленький отель, скорее даже пансион, недалеко от Лионского вокзала, как нельзя лучше подходил к настроению короля.

Отпустив графа и охранника, Самсон принялся за осмотр номера.

Привыкший к роскоши, он с восторгом первооткрывателя разглядывал большую деревянную кровать посреди спальни, скромный столик, на котором по-хозяйски разлеглась библия, открытая (дальнозоркий Самсон углядел) на «Плачах Иеремии», и рядом – телефонный аппарат, треснувший у основания и скрепленный скотчем, ночники с плафонами разного размера, разного цвета и разной формы, плешивый ковер на деревянном крашеном полу, люстру с тремя рожками и одной лампой, разумеется, ради экономии – не поставишь же в счет постояльцам потраченную ими электроэнергию.

В углу какой-то подозрительный телевизор на тоненьких ножках, рядом стенной шкаф с покосившейся и, по всей видимости, не закрывающейся дверцей, пред ним стул эпохи позднего модерна, такой легко-воздушный, что, казалось, он сделан из спичек, и развалится, если на него хорошенько дунуть.

В гостиной, отделанной с той же умеренной пышностью, стояли три кресла преклонного возраста и кушетка, которая, по всей вероятности, была старше кресел лет на двести и на которой без труда можно было представить себе возлежащую на ней в ожидании императора ветреную Жозефину, и большой расшатанный стол с искусственными хризантемами в безвкусной глиняной вазе. На стенах в шахматном порядке были развешены эстампы с видами современного Парижа.

Самсон подошел к окну, поднял раму и выглянул наружу. Второй этаж. Невысоко. Если надо будет по какой-либо причине срочно покидать номер, то сделать это будет несложно.

Самсон перевел взгляд вниз. Аккуратный дворик с кустами малины… Король усмехнулся, вспомнив свои опасные проказы, свои любовные маневры, лазанье по балконам, страстную Ингрид, которая царапалась как дикая кошка. Ах, бедная глупышка, нельзя жить подле королей и опрометчиво пренебрегать противоядиями…

Дворик был заключен в кирпичную ограду. За оградой, в оба конца безлюдной улицы, тянулись ряды одинаковых трехэтажных домов, выкрашенных в унылый серо-голубой цвет.

Итак, подумал Самсон, роль парка исполняет вот этот дворик, размером с носовой платок. Каналья Нисельсон! А где же церковь? Самсон вытянул шею и, повертев головой из стороны в сторону, узрел в самом конце улицы миниатюрную церквушку, своими азиатскими «луковками» напоминавшую православный храм.

Туалетной комнатой король остался доволен. Все без каких-либо излишеств, модных нововведений и прикрас, по-солдатски скромно и, как говорится, функционально. Над эмалированным умывальником малюсенькое захватанное пальцами зеркало, в котором – Самсон наклонился – поместились нос, часть лба и верхняя губа венценосца. Вполне достаточно, чтобы понять, что в зеркале ты видишь не какого-то постороннего субъекта, а себя.

Можно бриться, игнорируя зеркало, не глядя в опротивевшую за столько-то лет физиономию, с удовлетворением подумал Самсон, так делали, по слухам, древние греки, и у них это неплохо получалось. И всё-таки концом махрового полотенца брезгливый Самсон протер поверхность второй реальности.

Окно под потолком с настолько завлекательно торчащим шпингалетом, что так и тянет перекинуть через него веревку и повеситься.

Фарфоровый унитаз во всей своей бесстыдной наготе – без сиденья. Будто только что доставлен из магазина, торгующего подержанными туалетными аксессуарами.

Король обрадовался: значит, придется вспомнить далекую беззаботную юность, когда не сидели часами на подогретом стульчаке, почитывая приключенческие романы, а с опасностью для жизни, согнувшись в три погибели, «орлом» зависали над толчком, как над бездонной пропастью. Бачок, естественно, над головой. Цепочка с металлическим колечком.

В памяти возник рассказ Поля о трагическом происшествии, в котором фигурировали вот такой же бачок, цепочка, сам рассказчик и очень полезная английская пословица, которая в переводе на французский звучала примерно так: «Прежде чем дернуть за веревку, посмотри, к чему она привязана».

Поль не посмотрел и в результате едва не лишился жизни, угодив в больницу, где его голову в течение двух недель обкладывали холодными компрессами. И он еще легко отделался.

А дело было так. По ошибке Поль был приглашен на обед к дальним родственникам со стороны матери, которые не имели ни малейшего представления, чем занимается сын уважаемой мадам Голицын и не менее уважаемого мсье Бертье.

Знай они, что у этого славного малого с приятными манерами и пронзительно синими глазами (кто бы мог подумать, что от беспробудного пьянства!) только что вышла книжечка со скандальными стихами, в которых воспевались его отнюдь не платонические симпатии к некоему шелудивому псу, не видать Полю ни их шикарного обеденного стола с лососевой икрой, копчеными угрями, страсбургским паштетом, омарами в ванильном соусе, устрицами, о которых речь ниже, ни коллекционных вин пятнадцатилетней выдержки, ни пахнущей сивухой настоящей московской водки, изготовленной где-то в глубинах Беловежской пущи мастеровитыми поляками, ни пахнущих фиалкой тягучих бельгийских ликеров.