Вионор Меретуков - Лента Мебиуса

– Из того, что ты здесь наговорил, я поняла, что коньяк тебе не поможет. Тебе нужно что-то покрепче.

– Спирт покрепче…

– Еще крепче…

– Крепче только смерть…

– Тебя, – она посмотрела на Самсона, – тебя что-то мучает. Я вижу это…

– Вот она, современная молодежь, говоришь ей простым французским языком простые, как репа, вещи, а она не понимает… Но ты подозрительно приметлива и догадлива, меня в самом деле кое-что мучает.

– Поделись.

– Я еще не решил, что мне с тобой делать.

– Вот это я уж как-нибудь решу сама…

– О, нет, милая, не скажи! Ты даже представить себе не можешь, на что я способен! Ты не знаешь всех моих возможностей… Скажу тебе по секрету, короли – это такой народ, лучше не связываться, ты с нами поосторожней. И потом, уж если я что-то решу…

Аннет и Самсон обмениваются взглядами.

Самсон с удовольствием вглядывается в лицо Аннет. Девушка очень красива. Он протягивает руку и проводит ладонью по ее бархатистой щеке.

– Ты меня немножко любишь? – вдруг спрашивает Аннет.

Король задумывается. И вдруг громко восклицает:

– О чем речь, милая! Конечно, люблю! Я бы полюбил тебя еще больше… если бы ты не была простолюдинкой…

– А почему ты живешь в этой вонючей гостинице? – спрашивает Аннет.

– Почему в вонючей? Очень славненькая гостиница. Из ресторанной кухни днем и ночью доносятся приятные запахи жареного лука и подгоревшей рыбы, а из коридора постоянно потягивает гнилью, ароматами дешевых духов и пересохшего белья. Временами постояльцы шумят, порой кажется, что кто-то кому-то чистит хобот, и тогда мой слух улавливает крики о помощи… Словом, ни дать ни взять дешевенький публичный дом. Это меня будоражит, я вспоминаю свою не совсем праведную парижскую молодость. Мне было тогда хорошо… Кроме того, мне здесь просто нравится. Посмотри, какой чудесный вид из окна, окинешь взором дворик, кирпичную стену, кусты малины и ряд серых строений и сразу понимаешь, что ты находишься на задах лучшего города мира. А во-вторых, живи я где-нибудь в другом месте, кто знает, встретились бы мы с тобой? Кстати, я сильно был пьян тогда, ну тогда, когда подцепил тебя?

– Я сама была… И все же хорошо помню, что это не ты меня подцепил, а я – тебя.

– Сколько тебе лет?

Теперь задумывается Аннет.

– Это не важно… – наконец говорит она. – Так ты король? Самый настоящий, живой король?

– Живее не бывает. Господь для меня сотворил чудо, и я, обыкновенный человек, правда, с длинной и запутанной генеалогией, восходящей к Габсбургам и Рюриковичам, сделался королем. Ты понимаешь, Аннет, королем! И вот уже двадцать лет, как здравый смысл мешает мне не удивляться этому!

– Король… Как странно…

– Вот видишь, и ты удивляешься, а каково было мне удивляться все эти годы?

– Все мы чему-то удивляемся.

– Чему же удивляешься ты?

– Тому, что не родилась мальчишкой… Послушай, наверно, это здорово – быть королем?

– Я так не думаю…

– Поэтому ты здесь… – задумчиво сказала Аннет. – И все же во всем этом много непонятного.

– В чем, во всем этом? Мне кажется, все понятно. Король на старости лет решил порезвиться, навестить дорогие ему места, побродить по музеям, встретиться с друзьями, разузнать, что стало с его любимыми женщинами…

– А встретил меня?

– Я не жалею…

– Ты пьяница?

– Ну у тебя, однако, и переходы! Не забывайся! Я как никак король, черт побери! И где ожидаемое почтение к сединам? Я тебя старше…

– Старее…

– Какая наглость! Я тебя… мне лет в два раза больше, чем тебе! И потом, почему пьяница? Просто… любитель выпить.

– ???

– Ну, хорошо. Любитель крепко выпить…

– А знаешь, ты очень симпатичный… Ты мне нравишься. И я бы не прочь побыть какое-то время в роли… как это… фаворитки короля!

– Это еще зачем?

– Может, кого-нибудь отравлю… Я думаю, это как раз по мне… В королевствах, говорят, без этого дня прожить не могут. Читала я…

– Отравить? А что? Мысль чрезвычайно привлекательная! Кое-кого стоило бы…

– А ты сам кого-нибудь?..

– Избави Боже!

– Так-таки, никого?

– Травить? Как можно? Нет, нет и еще раз нет! Мы же живем в двадцать первом веке.

Аннет недоверчиво смотрит королю в глаза.

Самсон смущенно покашливает:

– Ну, хорошо! Сознаюсь, было. Убивал… Случалось. Одного, проклятого старикашку, так звезданул алебардой по башке, что из него сразу дух вон.

– За дело?

– Думаю, что да. Старикашка, действительно, был мерзейшим типом. Он меня в детстве ударил кованым сапогом вот сюда, мягко говоря, под жопу. Мне кажется, я из-за этого-то и вышагиваю, как цапля. И к непогоде болит вот здесь…

– Так вот почему у тебя такая царственная, горделивая осанка!

– Ты полагаешь?

– А ты сам никогда не боялся быть отравленным?

Теперь задумался Самсон.

– Нас, королей, осталось не свете не так уж и много. В сущности, – в голосе короля появились страдальческие нотки, – нас бы надо было беречь как вымирающий вид, как розовых фламинго или нильских крокодилов, которых во всем мире осталось – кот наплакал… Но если уж крокодилов никто, – тут Самсон вспомнил тещу Соловейчика, ее сапоги из кожи аллигатора и ухмыльнулся, – если крокодилов никто не жалеет, что тогда говорить о королях!

Ночью Самсона подняла с постели какая-то неведомая сила. Он давно понял, что иной раз силам, подобным этой, целесообразно повиноваться без рассуждений. В ванной он, не глядя в зеркало, побрился на древнегреческий манер и принял прохладный душ.

Потом вернулся в комнату, где спала Аннет, долго возился с замком чемодана, открыл его, оказался не тот: с белым смокингом и лакированными штиблетами; открыл другой, нашел джинсы, старую куртку из мягкой кожи. Все это надел на себя. Вбил опухшие ноги в замшевые туфли. Подошел к столу, глотнул прямо из бутылки.

И почти тут же почувствовал себя лучше. И все же ощущение, что его хватили кувалдой по башке, не проходило.

Самсон уже выходил из номера, когда его остановил голос Аннет:

– Я никуда не пущу тебя на ночь глядя! Одному шастать по Парижу!..

Самсон зашелся трескучим старческим смехом.

– Даже когда я ребенком был, никто мне не говорил таких слов. Всем было наплевать на меня.

Самсон подошел к девушке, сел рядом с ней на кровать.

– Понимаешь, Аннет… – сказал он, – Поль мне нужен… Поль… он часть меня… Я знаю, он бродит по ночам по набережным, вдоль Сены… Мне только так и удастся увидеть его. Я уверен. Днем он не дается в руки. Он неуловим. При свете дня он исчезает. Он одинок. Так же как и я… Это какое-то наваждение. Нет-нет, не думай, я не сошел с ума! Если хочешь, если не боишься! – вставай, одевайся и – в путь!

Лунное золото уличных фонарей, матовое сияние витринных стекол, разноцветные огни синематографов и иных заведений с фонариками у входа, время работы которых ограничено лишь концом света, – всё сливалось в один сверкающий поток. Словно изнывающая от изобилия огня вселенная отпустила ночной земле внеплановую долю животворной энергии, принявшей подобие пылающей реки.