Александр Филатов - Список Магницкого, или Дети во сне не умирают

«Простите, но вы меня не за того приняли».

«Ты умрешь!!» – закричала полковница в истерике.

Элтон уготовил себе тяжелую судьбу. Грянула та самая безжалостная проверка.

«Бедные вы, бедные!» – говорила Филипповна больным, усаживаясь на их жаждущие прожарки от вшей постели. Она совершала трансфер, перенося собственную ошибку, неудавшуюся жизнь на арестованных мужчин, больных.

Потом я узнал: в день комиссии после совещания у начальника учреждения (Комкова) Филипповна вернулась в ПБ, Элтон же по-прежнему не показывался. Он бежал.

Поскольку Элтон жил в психбольнице, выйдя с территории, он мог отправиться лишь гулять. И он гулял, чтобы стряхнуть порочный прах Москвы с философических стоп.

Что же Н. Ф.? По свидетельству сестер, не дождавшись раскаяния, она уже не ходила по камерам. Вызвала какого-то больного в кабинет Элтона. Села на место начальника, а больного усадила на место, где обычно сидела сама на ночных посиделках с тем, кого определила избранником и теперь, еще любя, ненавидела.

Больной привычно заныл о незаконном задержании, сфабрикованном уголовном деле. Н. Ф. долго, но невнимательно слушала. Она на полуслове прервала больного, положив свою руку на его: «Помолчи. Я тебе сама расскажу. Моя жизнь не лучше твоей, хотя несчастья мои иные».

Подслушивавшая сестра, опасаясь гнева Н. Ф. (он чудовищен), отошла на носках сандалий от дверей. Неизвестно, что говорила Филипповна, вдавалась ли в конкретику, только излияния ее длились не менее полутора часов. Когда больной ушел, она платочком вытирала слезы.

Речь Элтона, другого страдальца, крошит реминисценцию: «Она завидовала моему немецкому. Слышала, когда по-немецки я разговаривал с приехавшими обмениваться тюремным опытом голландцами… Ее передернуло, когда мы с ней вошли в кабинет Левика (начальника медуправления УФСИН), и он похвалил мой костюм и ботинки, а не ее мундир. Я люблю и умею одеваться», – подчеркивает экс-начальник ПБ. Он воспринимает случившееся эстетически, на что грубые враги его не способны.

Нервы Элтона сдают. Начинается истерика. Он выкрикивает: «Ее девичья фамилия Блюменталь! Жиды! Она и Левик – жиды. Жиды верховодят во ФСИНе!»

Я неловко обнимаю Элтона, насколько позволяет разделяющий нас стол. Элтон хватается за меня обеими пылающими руками. Называя по имени-отчеству, продолжает:

«Я же после института распределился в МПС (Министерство путей сообщения). Три года! Потом ушел в систему. Служба в детской колонии сломала меня. Порок! Порок! Если б вы знали, какая там гадость! Приходят подростки ко мне, доктору, с вопросом, отчего воспитательница Валентина Андреевна то сама просит, а то ни в какую не дает. Даже накажет, если пристаешь. Сотрудники педерастами влегкую становились. Офицеры ломались».

Элтон подливает мне кофе. Рука его дрожит. Голос прерывается. Он без порока сентиментален. Я начинаю думать, как бы уйти от него побезопаснее. Бают, врача Шмелева, благополучно закончившего стоматологический институт, проработавшего психиатром двенадцать с половиной лет – в Кошкином доме год за два идет (у меня есть случайно найденная ксерокопия его диплома), Элтон приставаниями довел до увольнения. Сестры, врачи: «Заставлял до десяти вечера после работы с ним за компьютером сидеть. Готовили отчеты». Коленка к коленке, плечо к плечу… «Если б не [Элтон], дядечка до сих пор бы работал. Хороший был доктор».

23.07.09

Не ведаю, спал ли Элтон. Торопливо поднял для приветствия багровое лицо; вижу его глаза с розовыми прожилками сосудов, как у кролика. С ранья строчит «телеги» на Левика и Н. Ф. Последняя, не по значимости, виновна, что за время работы главным психиатром не внесла новшеств в службу. Левик был виноват в том, что, будучи санитарным врачом, отлучился на двухмесячную учебу на психиатра в институте Сербского, отобрав возможность повышения квалификации… у меня. Зачем Левику сертификат психиатра, когда психиатром он работать не собирается? Известный коллекционер сертификатов. В кабинете УФСИНа вся стена сертификатами увешана. Был бы толк!

Как водится, «телеги» Элтона лягут на стол самим обвиняемым для разбора полетов обвиняющих.

Элтон ищет правды в России, итог в Кошкином доме – запустение. Из-за «болезни» Чингиса и отпуска О. В. двадцать человек во II-м отделении не осмотрены, лечение им не назначено. В одиночку чищу авгиевы конюшни: смотрю, описываю, назначаю. Успеваю пролечить под влиянием «голосов» напавшего на медсестру Опяна, пытавшегося повеситься Лаптева (проколот, раздет догола, сидит в «резинке», чтобы не смел…). Не хочу перегружать книгу списком Чингисового жестокосердия или халатности, но он есть. Все двадцать фамилий.

Дополнение к анамнезу Кошкиного дома

В ночь с четверга на пятницу прошлой недели старшая (младший инспектор 2-й категории Л. Д. Светланова, в просторечии – Людмила) была поймана во время коитуса с подследственным. Отлучена из рядов сержантского состава. Инфо висит на доске позора Бутырки. Фото нет по причине отсутствия начальника по воспитательной работе Полесского. Так говорят. Фото у него? А вот рядом на стенде рисунок расстрела предателей в 1937году. Это не опечатка.

Возвращаемся: уволенный Элтон жаждет подвигов, дабы показать начальству и себе, какого ценного кадра в его лице Кошкин дом и Система теряют. Случай не заставляет себя ждать. У застарелого преступника, наркомана и эпилептика Лагуткина ночью был очередной приступ. Сестры разбудили ночевавшего по обыкновению в ПБ Элтона. Экс ворвался в камеру. Перевернул Лагуткина на бок и тянул западавший язык, пока ждал интубационную трубку, с такой силой, что порвал уздечку. Приезжала скорая…

Утром Элтон проверяет себя и Лагуткина на тетрадку: сифилис, гепатит, туберкулез, ВИЧ. Чего же я сглупил, не проверялся после «рот в рот»

Курицыну?… Застаю Элтона в процедурной, где он колет сам себе в складку живота витамин В6 «для профилактики гепатита С».

28.07.09

Побеседовал с «интересным» человеком – проворовавшимся издателем из Питера. Васильковский Михаил Иосифович. Седой бледный интеллигент, из властных. Не отрицает, что «вывел» 30 миллионов рублей, но «в интересах возглавляемого издательства, типографии и шести журналов. По-честному издавал не исключительно себя». Оправдывается: я же для дела! Спрашивал меня, выгоднее ли отбывать срок на общих основаниях или «включить дурака» и лечиться в ПБ (на момент беседы Васильковский уже признан институтом Сербского невменяемым).

Васильковский оскорблен, что экспертиза в Серпах длилась всего четыре дня. «Я большего внимания не достоин?… Вы не представляете, как врачи и сестры там матерятся! Женщины! Женщины!!! Слух интеллигентного человека режет». Человек соскучился по мягкому общению. За месяц в Кошкином доме я – первый доктор, который Васильковского посмотрел. Васильковский тщеславно показал фото. Вот он с женой. Которая на двадцать лет моложе. Вот он на своем катере (не все ушло на книги). Вот с сотрудниками: шесть молоденьких девушек вокруг седого интеллигента за письменным столом. Все улыбаются. Один высокомерно, другие – со скрытым презрением. (Наш характер! Где кормят, там и срут.) Вот с представителем президента по Северо-Западу. «Ну вы его знаете!» Я не знал. «Вы языки-то знаете?» У своей камеры попрощался на немецком.