Роберт Енгибарян - О, Мари!

– Товарищ капитан, Тимофей Петрович приглашает вас в баню, а потом на шашлык.

– Вот молодец Тимофей Петрович! Гостеприимный мужик! Пошли, ребята!

Через несколько недель все вокруг казалось мне уже привычным и не вызывало такого бурного отторжения. И туалет во дворе, куда ходили в сорокаградусный мороз с накинутым на плечи тулупом; и угольная печь, которую я, перед тем как идти спать после огромной порции антисоветчины, льющейся из вражеских радиостанций, протапливал почти докрасна; и простые лица совхозных тружеников-переселенцев воспринимались естественными и знакомыми. Поистине природа наделила человека мощными адаптационными способностями, позволяющими сохранить себя и свой род, – иначе невозможно было бы выжить в непривычной и такой чуждой обстановке.

Мои помощники быстро подружились с поселковыми жителями. Даже нашли подружек: Дмитрий – молоденькую воспитательницу из детского сада, Тихон – официантку из совхозной столовой. Меня местные сторонились, не признавая во мне своего. Да я и не старался с кем-либо сблизиться, понимая, что в культурном и психологическом плане между нами огромная разница. К тому же в глазах этих простых людей капитан-следователь выглядел огромной социальной величиной, отдельно стоящим айсбергом. Только директор совхоза Тимофей Петрович, мужик простой, по-крестьянски хитрый и осторожный, считал своим долгом хозяина по возможности облегчить мое пребывание здесь. Он долго расспрашивал меня о международном положении, о будущем страны, о высоких человеческих достоинствах отдельных вождей, допытывался, почему сняли Хрущева, почему Жуков в опале и т. д. Услышав мои осторожно-критические рассуждения, в которых сквозило сомнение в неминуемой победе коммунистических идей, он молча вглядывался в мое лицо, стараясь понять, не испытываю ли, не провоцирую ли я его.

– Может, товарищ капитан, ты так думаешь, потому что нерусский?

Как много значит для этих людей национальная принадлежность! Весь мир для них делится на русских и нерусских.

– Ты коммунист, Тимофей Петрович, и я коммунист. Разве наша партия строится на национальной основе? Идеология у нас одна – марксистско-ленинская, а не русско-национальная. Да и наши вожди – кто они по национальности?

Бедный Тимофей Петрович просто отказывался слушать, что в Ленине была и еврейская, и калмыцкая, и немецкая кровь.

– Давид, где это написано? Покажи!

– Понял, Тимофей, понял. Ты веришь только печатному слову.

Беседы с ним еще раз продемонстрировали мне, как мыслит средний советский человек, младший состав офицерства и чиновничества, то есть свыше девяносто пяти процентов населения.

– На твой вопрос насчет национальности, Тимофей, отвечаю. Большевики, чтобы победить, разыграли национальную карту. То есть коммунистическая идеология сопровождалась идеологией национализма. Чтобы удержать уходящие от России национальные окраины, Ленин придумал, а Сталин озвучил такую форму совместного существования, как федеративное государство. Всем этим республикам пообещали самостоятельную государственность; соблазнили их элиты тем, что они станут руководителями своих стран, и втянули в одну большую федерацию. Через какое-то время федеративное государство фактически превратили в унитарное, но национальное самосознание, ощущение себя украинцем, белорусом, казахом, грузином и так далее, осталось. А когда народ, обладающий национальным самосознанием, видит, что ему насильно приписывают статус «младшего брата», он в глубине души возмущается. Поэтому, Тимофей, я слабо верю в том, что все эти народы и нации надолго останутся жить вместе. Сколько лет это продлится – трудно сказать. Но все равно – ни один человек, ни одна нация никогда не согласится, что кто-то другой выше и лучше их. Даже самые отсталые народы считают себя особенными. Такими природа создала людей. Никто не сможет вечно нести клеймо человека второго сорта. Вспомни историю великого Рима, тысячелетнюю историю Византии! Эти империи распались именно потому, что подчинявшиеся им другие народы постепенно осознали, что они – люди второго сорта. Это же когда-нибудь произойдет и с нашей страной – либо она станет наднациональной и на первый план у людей выйдет осознание себя как граждан. Но граждане живут только в гражданском обществе, а оно в первую очередь подразумевает верховенство права над политикой и подчинение закону всех, в том числе маленьких и больших вождей. Как ты думаешь, Тимофей Петрович, в ближайшем будущем это возможно? Вот почему интеллигенция в нашей стране думает чуть иначе, чем остальные. Роль любого интеллигента – оппонировать существующей власти. Не разрушающую критику разводить, а оппонировать, чтобы улучшить жизнь.

– Давид, а почему ты так думаешь? Может, будем все дружно жить большой семьей?

– Не получается, Тимофей Петрович. Слишком разные народы – по культуре, религии, традициям, образу мышления. Русский человек объявлен старшим братом, но его характер, семья, образ жизни не способны привлечь немцев, чехов, поляков, венгров, прибалтов, да даже украинцев и белорусов. К сожалению, русская семья перестала быть примером для подражания, а безропотное подчинение начальству, отсталость, лень и пьянство тем более выглядят отталкивающе. Я не говорю о другой, высококультурной России. Она есть, она существует и всегда существовала. Но история показала, что российская интеллигенция не смогла повести свой народ за собой. Интеллигентов не только мало, но и, к сожалению, они всегда в разрушительной оппозиции.

– А ты в оппозиции?

– Внутренне да. Внешне я не могу это демонстрировать. Меня накажут.

– Нехорошо, Давид. Так и до шпионажа недалеко… Что ты ржешь-то? Ну что я смешного сказал?!

– Ребята, – повернулся я к своим помощникам, молча и настороженно слушавшим наш разговор, – что тут делать шпиону? Что выведывать? Как мы живем? Какие коровники строим? Пойми, Тимофей, мозги даны человеку для того, чтобы мыслить. Я из семьи интеллигентов. Еще мой прадед был военным, дед – учителем, папа – журналист. Я и сам хочу быть интеллигентным человеком, поэтому мыслю иначе, чем большинство. Я не могу просто верить, меня нужно убедить. Если меня не убедили; если та идеология, которую мне навязывают, оказывается негуманной, тогда внутренне, мысленно я сопротивляюсь. Поэтому я хочу научить народ свободно мыслить, уважать себя, хорошо работать, жить в чистоте.

– Ну иди, учи свой народ!

– Зря ты обиделся, Тимофей Петрович. И ты, и Дмитрий, и Тихон, и эта круглолицая добродушная молодуха официантка, и вторая, вон та, задастая, – тоже мой народ. Я всех вас люблю за ваши человеческие качества, а не потому, что кто-то из вас русский, калмык или казах. Для меня все люди равны.