Григорий Ряжский - Четыре Любови (сборник)

«Ладно, поглядим, как пойдет… – успокоил он под утро самого себя, – как случится, так и будет…»

Он посмотрел на часы, был пятый час.

«Надо воспользоваться, – подумал Лев Ильич. – Когда еще сумею в это время…»

Он поднялся с кровати, накинул рубашку и, выйдя из спальни, пересек верхний второй этаж дачи. С противоположного края дома был эркер и оттуда хорошо просматривался восток. Он постоял пару минут, продолжая думать о матери, как вдруг оранжевый шар, взявшись ниоткуда, воткнулся снизу в небо, и небо в ответ на это природное вмешательство тут же вылило розовое, как и раньше, как и всегда, от края до края, густое поначалу, затем бледнее, еще бледнее, а уж потом просто никакое, утреннее, переходящее потом в дневное…

Лев Ильич постоял еще немного, пока не угасли остатки зари, самой первой, розовой, вернулся обратно в спальню, лег и заснул крепким сном.

Люба приехала во втором часу. Он сразу заметил, что что-то не так, и не стал пока сообщать жене о своих вчерашних открытиях насчет матери.

– Пойдем погуляем, – странным голосом обратилась она к Леве и взяла его под руку. Они медленно двинулись в глубь участка, по направлению к небольшому летнему домику, скорее даже не домику, а постройке под крышей, но со стенами и дверью, где Лева иногда любил ночевать, будучи еще школьником, когда выпадало жаркое лето.

– У меня обнаружили нехорошие клетки, – глядя прямо перед собой, тихо сказала Люба. – При биопсии груди. – Она подняла на него глаза. – Я недавно нащупала отвердение ткани на старом месте, но не хотела тебе говорить раньше времени. Теперь хочу…

Лев Ильич открыл рот, но слова не выходили:

– Ты хочешь с-сказать… – заикнулся он.

– Левушка… Это рак. Горюнов сделает все, что в его силах, но…

У Левы опустились руки. Он споткнулся и опустился на землю. Люба села на траву рядом с ним.

– Надежда есть? – спросил он, глядя прямо перед собой.

– Нет, – твердо ответила жена. – Это вопрос времени… – Глаза ее наполнились слезами, и, не умея их больше сдержать, она тихо заплакала и прижалась к мужу лицом.

В горюновский Центр после операции Маленькая и Лев Ильич ездили к Любе попеременно. Чтобы бабка не оставалась одна, Любаша взяла отпуск и переехала к Казарновским на дачу. Собственно говоря, с неплановым отпуском все устроил сам Горюнов. Он же и резал повторно, он же сразу после этого и организовал месячный курс химиотерапии.

Несмотря на страшную болезнь, РОЭ, лейкоциты и другие показатели крови держались пока близко к норме. Горюнов тоже заходил почти ежедневно.

– Может, образуется как-нибудь, а? – спросил Лева друга семьи, когда они в один из послеоперационных дней вышли в коридор вместе. – Рассосется?

– Лев Ильич, я бы не рассчитывал. Чудо будет, а я врач. Я в чудеса не очень верю. Я анализы видел.

– Сколько осталось? – Лева посмотрел на хирурга с тоской в глазах.

– Месяцы… – твердо ответил Горюнов. – Месяцы…

Через два дня после этого разговора в Валентиновку заехал Геник. Сначала он заскочил к Толе Глотову, а затем появился у Казарновских. В это время Любаша выкатывала Любовь Львовну на веранду. Та, увидев Генриха, растерялась:

– Эраст Анатольевич, мы сейчас не можем. У Ильи повесть на выходе и на подходе роман. И самовар не работает. – Она повернула голову к Любаше. – Катимся, деточка, катимся отсюда…

Генька посмотрел вслед парализованной небожительнице без сожаления, скорее даже с облегчением:

– Шестерня сломалась, а редуктор пока крутит. Ну-ну…

Лев Ильич не понял и значения словам не придал.

– Что у тебя с этим? – Он кивнул на соседский забор: – Снова за старое?

Геник вяло отмахнулся:

– Кончай нотации, прокурор. Мне осенью шестьдесят, таких уже не сажают, у них естественная смерть раньше суда получается. С Любой как?

– Держится, но все знает точно. Как все мы.

– И Маленькая? Тоже правду знает?

– Гень, ну я же сказал, тоже как все.

– И что она?

– Без истерик. Жалко до смерти. Всех жалко: Любу, Маленькую, себя жалко. Даже этих обеих, – он кивнул на удаляющуюся пару с каталкой, – тоже жалко по-своему. А мать, я чувствую, тоже знает. Но в этом состоянии понять невозможно, она не все может сказать еще, что хочет. У нее сейчас жизнь по-новому заваривается. Что-то там такое происходит. – Лев Ильич вздохнул. – Ты вот только крепко оттуда выпал. Крепко сидел сначала, а потом крепко выпал.

Генрих закурил:

– Сколько осталось?

– Месяц… два… Может, немногим больше…

Генрих положил руку Леве на плечо, глубоко затянулся:

– Старик, я не знаю, что нужно говорить в таких случаях.

– А я никаких слов и не жду ни от кого. От нее самой только, может быть. Больше ни от кого…

Утром Лев Ильич засобирался к жене в Центр. Он хотел успеть до сеанса химии. Любовь Львовна заорала в тот момент, когда он уже заводил «Жигули». Лева выключил зажигание и вернулся в дом, в спальню матери:

– Да, мама. Звала меня?

Мать посмотрела на сына строго:

– А почему ты не удосужился мне сообщить, что моя каталка – наша Любаша? Я сама вынуждена узнавать от нее эту новость. В чем дело, Лева?

– Да ни в чем, мам. А тебе разве плохо с ней? – переспросил он, удивляясь в очередной раз могучему прогрессу материнского разума. – Что-нибудь не так?

Любовь Львовна широко улыбнулась и расцвела. Лева понял, что все предыдущее было розыгрышем, наоборот, она продолжала улыбаться.

– Мне с ней отлично. Просто великолепно! У нее такие мягкие руки. Зачем она не жила с тобой раньше?

– Мам, она не со мной не жила, она никогда с нами не жила после развода. Это было ровно четверть века назад.

Старуха надула губки:

– Левушка, нам надо жить с Любашей. Тебе и мне.

– Мам, не говори глупости. – Он раздраженно взглянул на часы. – Я к Любе опаздываю.

– К Любе? – удивленно поведя плечами, уточнила Любовь Львовна. – А где она, Люба? Где? – Мать оглянулась по сторонам настолько, насколько позволила развернуться верхняя часть полупарализованного туловища. – Люба твоя ко мне не ходит, ко мне Любаша ходит наша, а Любы нет нигде. Нету!

Когда он влетел в палату к жене, до процедуры оставалось еще минут двадцать.

– Успел! – Он присел к ней на кровать и поцеловал в щеку. – Как ты?

Как она – он мог бы не спрашивать. Люба полулежала бледная, видно было, что ее подташнивает.

– Ничего, – тихо сказала она и слабо улыбнулась. – Голова немного кружится, а так ничего. И анализы снова хорошие, и РОЭ, и лейкоциты, и чего-то там еще. Даже Горюнов удивляется. Собирается цитологию повторно провести.