Владимир Дурягин - По дороге к Храму

– Пишет, гораздо занедужила. – Примеряя свитерок на развеселившегося внука, сказала она. – Что-то Андрея не вижу. Ушёл куда?

Андрей поднялся с постели, сунул ноги в лохматые тапки и вышел из-за перегородки.

– Здравствуй, мам.

– Павлина, говорю, захворала гораздо. Ехать надо. Одна она там. Самого с реки никак не дождаться.

Андрей взял папиросы и ушёл на кухню.

– Думаю, не пойдёшь ли к нему, раз собирался? – спросила мать.

И, Андрей не сдержал обиды, чёрствой коркой подкатившей к горлу.

– Я вчера у него был. С весьма добрыми намерениями. А меня его шакалы, из полыньи в полынью протащили, как приманку для налимов!

Мать охнула, скрестив руки на груди, глянула в передний угол, выискивая там святые образа и, не найдя, трижды перекрестилась.

– Господи! Что же это такое делается-то-о? Совсем ополоумел! Сына в полынью… – Она беззвучно зарыдала, прикладывая к глазам концы накинутого на плечи платка. – Уеду я к Павлине… Навсегда уеду. Не могу больше с ним жить! Не могу-у…

Антонина удивилась, увидав на пороге своего дома Луку Михайловича. Она даже забыла ответить на приветствие. Тот снял с плеча рюкзак и спросил:

– Есть ли у тебя, дочка, тазик какой?

Антонина прошла на кухню и оттуда крикнула:

– Бак бельевой подойдет?

– Давай. В бак больше влезет.

Антонина поставила перед ним бак. Нежданный гость запустил руку в рюкзак и, достав из него большого судака, небрежно, как это делают все рыбаки, швырнул его на дно бака. После достал щуку и проделал то же самое.

– Знаю, трудно тебе одной горе мыкать. Ты, ведь, с моим вместе росла, вон дока…

– Спасибо большое. Только куда её столько?

– Ничего, сейчас не лето, не испортится. Вот ещё… – он из нагрудного кармана достал пачку денег и протянул их Антонине.

– Нет, Лука Михайлович. – Замотала она головой. – Этого принять я не могу. С какой стати? Спасибо, конечно. Но…

– Ишь ты, гордая какая. Не от меня это, а от артели нашей, как вдове павшего воина. – Он насильно вложил ей деньги в руку.

– Спасибо. – Прошептала она, опустив глаза в пол.

– Пенсию-то за отца ребёнку, хоть военную оформили?

– Да. – Глянула она на добродетеля влажными глазами.

– Ну, ладно раз так. А то наши бюрократы никого не пожалеют. Им что погибший, что умерший, всё одно. Пойду.

Он так же внезапно ушёл, как и появился. Денег Лука Михайлович оставил Антонине столько, что можно было жить целый год, не в чём себе не отказывая и невзирая ни на какие задержки социальных пособий.

Лука Михайлович подошел к калитке своего дома и остановился. Дорожка до веранды была от снега не чищенной. На входных дверях висел замок. Он пробрёл по снегу до дверей веранды, нашарил над наличником ключ. Вошёл в нетопленную квартиру, включил свет, снял с плеча рюкзак и, не раздеваясь, присел к столу, на котором лежал исписанный клочок бумаги.

«Уехала к Павлине. Назад не дожидайся.

Живи, как сам знаешь. Нина».

– «Вот, значит, как. Про все узнала. Иначе бы не решилась. Та-а-ак… Сына проглядел. Жена ушла. Мужики бузу подняли. Прокуратура интересуется, мол, правда ли что мужика деревенского подо льдом протаскивал? А откуда мне знать, что он больной был? Как сети красть, так все здоровые!.. Вполне могут преднамеренное пришить. Нынче под нашего брата глубоко копают. Да-а…». – Подумав, тяжело вздохнул Лука Михайлович. Он поднялся с места, и, сжимая в кулаке записку жены, вышел на улицу. Швырнул её на снег и, закурив, быстрым шагом направился к магазину. Он, положил перед продавщицей целую горсть помятых купюр и попросил литровую бутылку водки. Вернувшись домой, налил полный граненый стакан и, не отрываясь, выпил его до дна…

Суровая зима предпринимателю пришлась не по душе и он, «свернув дело», исчез из посёлка, оставив тружеников без зарплаты и даже спасибо ни кому не сказав. Сотрясая воздух крепкими выражениями, обманутый люд направился к старому директору, с просьбой стать вновь у руля производства, пока ещё не всё оборудование было раскурочено и растащено.

Филипп Маркович, долго морщил лоб, и было видно, что ему самому до чёртиков надоело сидеть дома на пенсионном обеспечении. Он ежедневно собирался съездить к начальству с серьезным разговором о реконструкции предприятия, по чьему-то злому умыслу брошенного на произвол судьбы.

– И, как же мы с вами все это оформим? – спросил он ходоков, хитровато щурясь. – Оно же всё принадлежит частному лицу.

– А, что он нам платил?!

– Заберём за долги!

– Так об этом нужно разузнать… в выше стоящих инстанциях, так сказать…

– Мы потому к вам и пришли.

– Ну, добро. Завтра съезжу в город, там ещё остались кое-какие связи в верхних эшелонах… А вы пока отдыхайте. Да за станками в цехах приглядывайте.

– Не худо бы охрану выставить.

– Вот и займитесь этим делом. А, я попробую что-нибудь придумать. – Обнадёжил рабочих старый директор.

В районе Филипп Маркович выяснил, что бывший «хозяин» вовсе не был владельцем всего предприятия, а по закону арендовал одну лишь лесопилку, да и то слыл злостным неплательщиком налогов. Так что нужно было оформить кучу разных документов и с толком подойти к делу, чтобы всё снова заработало, как прежде.

Он подобрал себе помощников из бывших служащих, не успевших разъехаться по доходным местам и, спустя некоторое время, предприятие понемногу заработало.

Андрея, как неплохого в прошлом организатора, назначили бригадиром по подготовке пиломатериалов. По «ветке» время от времени стали проезжать вагоны с лесом, а так же с готовой продукцией. Весной восстановили цех фибролиты, и посёлок, получивший новые рабочие места, начал шевелиться, понемногу оживать. Казалось, что всё уже наладилось, пошло прежней колеёй, но не всегда можно учесть пресловутый человеческий фактор. За время митингов и массового запоя, люди разучились, как надобно трудиться и теперь большинство приходило на работу, то с похмелья, то уже приняв дозу. Андрей поначалу пробовал бороться с этим недугом но, в конце концов, и сам пристрастился к зелёному змию. Поэтому «сухих» дней в бригаде теперь не существовало. Споенный коллектив всю смену трудился в привычном тонусе. Пронюхавшие о своевременных выплатах зарплаты городские предприниматели, не замедлили открыть пару палаток с круглосуточной распродажей спиртного, для выкачивания доходов из населения. Кроме основной работы пилорамщикам ежедневно подворачивались шабашки – обрезками пиломатериалов интересовались дачники из соседних деревень. Пока начальство закрывало на это глаза, рабочие, пользуясь попустительством «не вялили ухо».