Юрий Запевалов - Донос

Александр подъезжал к конторе колхоза.

В нашей камере тюремную пищу не брали, ели свое. Основных нас в камере было четверо, это тех, кого не меняли, кто был постоянно приписан к этой «хате». Это была наша «хата», мы в ней были постоянными, до особого распоряжения начальства, жильцами. Иногда к нам подсаживали кого-то, иногда ежедневно, иногда раз-два в неделю, то по одному, то по два-три и более, доходило и до одиннадцати человек, но лишних вскоре куда-то переводили. Оставались с нами зачастую двое, иногда трое. Более семи человек в камере, как правило, не оставляли. Для нас такие подселения были на пользу – мы имели новую информацию, узнавали последние известия в стране, в жизни.

Так вот, как-то сложилось с самого начала нашего проживания в этой камере, что мы «варево» не брали, ели свое, питались за счет передач – «дачек». Передавали родственники – родители, дети.

Самое страшное для заключенного в тюрьме и на «зоне» – не приговор, не сроки отсидки. Самое страшное для заключенного – отказ и проклятие родственников. Такие, забытые или заброшенные своими родными, остаются одни перед жизнью, перед будущим – без семьи, настоящей и будущей, семьи, которой у него, возможно, еще и не было, а, возможно, никогда уже и не будет, без родственников, без друзей, без знакомых. Без поддержки.

Такому заключенному ждать нечего и не от кого, остается ему ждать только одного – смерти.

Заключенный жив «дачкой», при всех ее ограничениях. В «дачках», кроме разных сухих и консервированных супов, каш, приправ, передавали сахар, чай, печение, «баранки», фрукты, обязательно сигареты. Передавали, конечно, и что-нибудь домашнее – пироги, пельмени, салаты, консервированные овощи, разные варенья, компоты.

Два раза в месяц по очереди заказывали дачку в тюремном магазине – «ларьке». Наш день – четверг. В этот день нам давали бланк типовой заявки и перечень продуктов, имеющихся в наличии в «ларьке». Мы коллективно составляли эту свою общую заявку, со всей тщательностью и вниманием, исходя во-первых из наличия денег, и во-вторых из сегодняшней потребности – чего у нас нет на день составления заявки. Заказывали равномерно, всего понемногу, с учетом существующих в «ларьке» тюремных ограничений. Ограничения были на чай, сахар, колбасу и некоторые другие продукты – по количеству, сколько можно купить по одной заявке. Заявку забирали в тот же день, вечером. Продукты и все, что заявлено, получали через неделю.

Передачи – «дачки» – доходили до камеры, как правило, не полностью, кое-что исчезало по пути доставки. А вот из «ларька» в основном приходило все, что заявлено было, почти без потерь.

У каждого заключенного в камере был свой день передачи, поэтому «дачки» поступали практически ежедневно. Каждый имел право на три передачи в месяц. Одна неделя выпадала и именно на эту неделю заказывался ларек.

Варили в камере сами. В нашей камере Андрей не доверял эту процедуру никому, варил сам и надо сказать, что готовил еду он классно, все у него получалось вкусно, есть было одно удовольствие, особенно в тюремной камере, где недоедание и чувство голода – нормальное состояние.

Ели по очереди. Вначале за стол садилась основная четверка – постоянные «жильцы» камеры. Альберт за старшего, затем Володя, Андрей и я. Альберт уже знал и сообщил всем, что я в камере постоянный «жилец» – у них там свои источники информации.

Ели не торопясь и плотно, но с оглядкой – надо оставить и тем, кто еще ждет. Первым прекращал есть Альберт, он просто клал ложку и вылазил из-за стола. Это было сигналом – шабаш, пусть поедят другие.

Ели все, кто был в камере, получал ли дачку, или нет. Это в камере было законом. Я, например, в первую неделю отсидки не получал никаких посылок – дочери не давали моего «адреса», передачи не принимали. Пока-то она обратилась к следователю, написала заявление высокому начальству, пока-то это заявление рассмотрели и следователь дал свое разрешение – всё это время я ел чужие харчи, но ни разу не услышал упрека, не увидел косого взгляда.

Когда приходил с допросов, а каждый допрос это не просто нервотрепка, это нервное истощение, приходил я темнее тучи, да к тому же еще и голодный, но не есть хотелось, хотелось прилечь куда-нибудь, забыться, уснуть.

Ко мне подсаживался Андрей, не спрашивал ни о чем, хлопал тихонько по плечу, говорил проникновенно:

– Ничего, ничего, Саныч, держись. Это только начало. Дальше будет еще хуже. Ты попал в такое место, где лучше тебе не будет. Так что береги силы. Успокойся, поешь, попей чайку. И постарайся уснуть. Сон в камере – благо.

– Есть не буду. Просто не могу. А чаю, спасибо, выпью. С хлебом. – Напряжение начинает спадать. Постепенно таешь и умом, и душой. Но есть чужое я все же стеснялся.

– Давай, давай, попей чаю и отдохни. Потом я тебе открою рыбную консерву. Чтобы мозги укрепились. А пока, на-ка вот чаю, покрепче, попей.

– Спасибо, ребята, в долгу не останусь.

– А вот это ты брось. Ты в камере. У нас все свои, все наши. Живи без оглядки. А главное – без подглядки.

Первую передачу я получил через две недели после поступления «на хату», а с начала «отсидки» это был тридцать пятый день. Дочь, наконец разыскала меня, разузнала тюремные порядки и сумела передать первую посылку. Да какую! В ней – и самое необходимое, и лакомства, разносолы домашние, деликатес.

– Ну, Саныч, знай мы про такую «дачку» – мы бы тебя еще дней десять кормили. Вот уж поистине у тебя дочь – кормилица!

Света открыла мне в тюремной бухгалтерии специальный счет, перевела туда приличную сумму – теперь я смело мог смотреть в глаза сокамерникам – у меня были «дачки» не хуже других, у меня был «ларек». Хоть и в тюрьме, но жить стало спокойнее. И полегче.

Но, повторяю – дачки никто не сравнивал, никто ничего не подсчитывал. Получил – хорошо. Много и разнообразно – еще лучше. Мало – что ж, кто сколько может. Не получил ничего – не расстраивайся, и это в наших условиях бывает. Все мы здесь на равных, все мы здесь живем вниманием и заботой близких.

И их возможностями.

Высокое начальство спохватилось на организации сельского хозяйства, агротехники работать некому, нет на селе специалистов. Лозунг «Кадры решают все» пришел и на Уральское село.

Сельсовет принимает «важное» решение – направить председателя колхоза «Заря Коммунизма», Александра Петровича, в город Курган, в сельхозтехникум, учиться сельскому хозяйству, учиться тому, как управлять колхозом, как поднять деревню.

Было отцу тогда уже за тридцать, семья, пятеро детей. Но что делать, решение принято, надо ехать. Хотя и хлопотное это дело – переезд основательный, за 400 километров, в незнакомый город, все хозяйство в мешках, дети мал-мала меньше, младшая дочь только родилась, на руках, грудная.