Юрий Запевалов - Донос

Но заработок был хорош, пескоструйщик реально, в течение года, мог получить квартиру, хотя бы однокомнатную и отец на это рассчитывал.

Так и случилось, через год нам дали квартиру, на левом берегу пруда, прямо в центре города, в новом двухэтажном доме, правда однокомнатную, на четверых, но какое это было счастье – войти в собственную, отдельную квартиру. Большая комната, обустроенная кухня, теплый туалет. После барака, да общей комнаты – райские условия.

Мы учились в школе. Я пришел в Режевскую школу в четвертой четверти, в пятый класс. Учился я всегда неплохо, но всех насмешил первым же ответом на уроке, путая русскую речь с украинской. Смех в классе стоял откровенный, урок был на грани срыва и учителя решили – пока не освоюсь с родным языком, принимать от меня письменные ответы. Я запасся этими ответами на все месяцы вперед, до самого конца учебной четверти и раздал их учителям по всем предметам.

– Вот и хорошо, сиди, слушай, привыкай к родному русскому языку, – решили учителя и до конца четверти меня больше не трогали. Оценки мне выставили за пятый класс одни четверки, но я не расстраивался – знал я не хуже отличников.

С ребятами всегда сходился быстро, друзья у меня были везде. В бараке вокруг меня хороводились и малыши, и пацаны постарше, я всех их звал – «моя челёда», так я звал всех пацанов, что «кучковались» вокруг меня. Рассказывал я им разные сказки. А со старшими мы обычно уходили на реку или в лес и я им тоже рассказывал всякие интересные истории из прочитанных книг.

Шестой участок, где мы жили, так он назывался во времена, когда там были лагеря военнопленных, так его называли и до сих пор, был расположен недалеко от огромного Режевского пруда, куда мы часто бегали купаться и ловить рыбу. Мы быстро прикормили некоторые, удобные для ловли удочкой места, ловили иногда по десятку отличных, как будто специально для нас откормленных лещей, некоторые попадались и по килограмму и даже побольше.

Особым удовольствием и особым «шиком» был бег по плавающим бревнам сплавного леса в Режевской гавани, куда лес сплавляли и откуда забирали его в расход, на пилораму. Тут уж, при беге по плавающим брёвнам, нужна не только ловкость, здесь нужно было особое мастерство. Бревна разного диаметра, некоторые тонут мгновенно, только наступи на бревно. Но в том-то и заключалась лихость, что ты можешь пробежать по этому утопающему бревну в одно мгновение. А остановка на толстом бревне на бегу, удержание равновесия, когда оно крутится, а ты на нём стоишь, удерживаешь его от кручения, да ещё и небрежно машешь рукой, как бы приветствуя всех, кто на тебя смотрит там, на берегу – это уже высший «пилотаж».

Погода на Урале капризная, переменчивая, в начале лета часто грозовая.

Однажды мы загорали, купались, заплыли далеко за середину пруда, а ширина его в этих местах за пятьсот метров, вот мы и не заметили, как подкралась и накрыла нас огромная черная туча. Грозовая.

Дождь застал нас еще в воде, выскочив, мы попытались найти хоть какое-то укрытие. Под деревьями, под скалой.

И тут громыхнуло. Небо «разверзлось», молния ударила рядом, поднялся ветер, всё сметающий по пути шквал налетел на деревья и те не выдержали – вековые сосны, лиственницы падали с шумом, оглушающим свистом, вместе с воем ветра это привело нас в устрашающее состояние, мы попадали в мелкий кустарник с испуганным криком, со слезами. Перепуганы были все, а ураганный ветер не утихал, деревья ломались и валились, казалось, прямо на нас, молнии с грохотом и шипением ударяли рядом, многие деревья горели.

Мы лежали в кустарнике и молились. Воспитанные в строгом атеизме мы в эти страшные и, казалось нам, в наши последние минуты жизни, вспомнили Бога и молились. Не зная ни одной молитвы мы бессознательно, инстинктивно молили господа о пощаде, о милосердии.

Вокруг бушевала Стихия, валились, как подрубленные, огромные деревья, стонал огонь, мы не решались ни подняться, ни бежать, мы лежали, плотно прижавшись друг к другу и почти хором молились.

Как закончился этот адский ураган никто из нас потом не мог вспомнить. Мы очнулись в тишине, уже темнело, мы с Колей Савиным собрали всех, кто был с нами в этом затихающем пекле, посидели, приходя в себя и решились, наконец, выйти из леса. Нас искали. Женщины встретили нас плачем, мужики кричали что-то грозное. Никто из нас ничего не слышал, никого не узнавал, поняли мы только, что живы, что вокруг нас люди, и хотели одного – скорей бы домой! В укрытие! Спать!

Дома мы свалились в постель и проспали более суток. Испуганные родители вызывали врачей, но все обошлось.

Больше подобной грозы ни видеть, ни слышать мне не пришлось, но до самого зрелого возраста, с началом любой грозы я быстро бежал домой, зарывался куда-нибудь в самый темный закуток и с дрожью пережидал эту ужасную грозу в одиночестве, в каком-то неземном, потустороннем страхе.

Но жизнь продолжалась, страхи как-то сглаживались, притуплялись, я занял довольно прочное положение среди пацанов сверстников, утвердился в классе и стал даже предметом влечения девчонок, о чем узнал от них же, от девчонок, когда вдруг стал получать от них записки, предложения о дружбе.

В школе и для учителей иногда становился палочкой-выручалочкой.

Скажем, пришел к нам, в школу, молодой, после окончания института, учитель. Василий Петрович. Историк. Быстро освоившись в школе, он организовал исторический кружок. Вел его активно, увлеченно, вводил нас в исторические откровения не предусмотренные школьными программами. Ребята слушали все это с открытым ртом. Кружок расширялся, все больше школьников хотели попасть в его члены, даже конкурс устроили. Василий Петрович выдавал нам темы для рефератов и назначал сроки их обсуждений. На каждом занятии кружка у нас был обязательный докладчик.

И вот однажды докладчик не пришел на очередное заседание кружка. Заболел, как говорится, бывает с каждым, но он даже не предупредил о том, что не придет. Да и как предупредить – телефонов у нас не было.

Витя Ломтев, наш председатель кружка и еще многих школьных мероприятий – знаете, бывает вот такой человек – штатный председатель, что бы где не организовывалось, всегда председателем избирали Витю. Такой он был ответственный, надежный и обязательный человек.

Так вот, Витя на том заседании исторического кружка, в отсутствии докладчика, не получив никаких инструкций от Василия Петровича, долго мямлил что-то об ответственности и порядочности, и что вот от такого разгильдяйства может сорваться любое серьезное предприятие.

Вдруг меня тычут сзади в спину и передают записку. От Василия Петровича. «Юра, расскажи что-нибудь, придумай, наконец, любую историю, кружок не должен сорваться, выручай!»