Юрий Запевалов - Донос

Но все это зимой, а пока свое свободное время я проводил на стадионе. Вечером с легкоатлетами бегунами работал Пугачев, я и у него понемногу бегал, в общем, с пугачевскими нагрузками да с моими «соточками», за день прилично набиралось. Поэтому в дни тренировок с Пугачевым я пробегал меньше соток, но и этого хватало, уставал жутко, по вечерам никуда не тянуло, хотя город был веселым, молодежным, развлечься было где и было с кем. Ребята наши и развлекались, и тренироваться успевали, я же жил в общежитии как отшельник – ни с кем и никуда. Но, как говориться, «судьбу на телеге не объедешь».

Однажды бежали мы кросс вместе с пятиборцами – я часто стал тренироваться с ними по их полной программе. Мне особенно нравилось фехтование и как-то быстро мне удалось освоить основные приемы. Конечно, с ними я тягаться не мог, но все чаще и чаще стал кое у кого выигрывать. Ребята шутили – бросай ты лыжи, мы из тебя сделаем классного пятиборца!

Так вот, однажды бежали мы, пятиборцы в беге нам, лыжникам, не соперники, я бежал впереди, вдруг за что-то запнулся, упал, рукой воткнулся в колючую проволоку и распорол ладонь. Баженов привел меня в медпункт.

– Варя, посмотри, ладошку распорол, обработай, если что-то серьезное, доставим к врачу, в больницу. – И ушел, у него там команда осталась.

Протянув руку для обработки я поднял глаза на Варю и обомлел, забыв про рану.

Передо мной – диво, белокурая царевна, точеное лицо, прямые волосы, не очень длинные, но и не короткие, спокойно свисающие до грациозной, вот уж поистине лебединой, шеи, перетянутая выше талии блузка, с полоской живого тела между обтяжкой и юбочкой. Я не удержался, прикоснулся свободной ладошкой за живое. Она не дернулась, не запсиховала, серьезно так посмотрела прямо в глаза.

– Мал еще, подрасти.

– Да ничего вроде, девчонки не жалуются, – бравировал, конечно, никаких девчонок я еще не знал.

– Ладно, девчоночник, потерпи, сейчас больно будет. Где это тебя угораздило, рана-то глубокая!

– В траве проволоки кусок, колючей, я упал и рукой прямо на нее, да «с протяжкой». Вот, сама видишь.

– Ничего страшного, потерпи. Сейчас обработаем, до утра не разбинтовывай, а завтра снова загляни ко мне.

– Да я теперь каждый день лечиться здесь буду. Знаешь, сколько у меня этих болезней!

– Иди уж, болезненный.

В медпункт теперь я заходил и до, и после тренировки.

А вечерами мы уходили на Каму, садились в лодку, спускались до одинокого острова, там, на старых покосах, в копнах душистого и не пересохшего еще сена, появился у нас укромный уголок и впервые познал я наслаждение и счастье любить красивую женщину, любоваться, восторгаться ею, беречь – и женщину и любовь. Это было что-то удивительное, непознанное, ненасытное. Мы сооружали в сене нечто глубокой «ложбины», расстилали принесенные с собой одеяла, падали на это легкое сооружение, утопали в мягкой копне и… исчезали. Из этого мира, из жизни, из бытия. Молодые, ненасытные, мы забывали все, спохватывались на некоторое время, устав от очередного взрыва страстей и снова вскоре, через минуты, погружались в наслаждение. Едва только заканчивался очередной приступ ненасытности, едва мы откидывались, задохнувшиеся, на колючее сено, гибкие и чувствительные Варины пальцы легко скользили по уставшему телу, касались безумного места, ласкали его, возбуждая и снова взрыв, стон, безумие, снова ненасытное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Женское тело извивалось, нежные бедра становились могучими, они твердо сжимали мое, ни к чему ни чувствительное, забывшееся в экстазе тело, они заставляли – еще, еще – мы почти теряли сознание.

Возвращались поздно, спать я уже не мог, тренировался через силу. Пугачев вскоре заметил что-то неладное и быстро отправил нас в спортивный лагерь. На очередные сборы.

Лагерь был далеко, за Камой, там мы много гребли и бегали, а я никак не мог дождаться возвращения, встречи с любимой и единственной, о которой день и ночь думал, писал ей стихи, завалил медпункт письмами, этими стихами, и не получил ни одного ответа.

Вернулись мы в конце октября, уже и снегу насыпало, я в тот же день побежал в медпункт. Вари там не было.

– А где Варя, – робко спросил я у старушки, сидевшей с вязанием в медпункте.

– Варя? А вы кто ей будете?

– Никто, друг.

– Юра, что ли?

– Да, Юра.

– Варя просила вам передать, что она выходит замуж, чтобы вы не вздумали искать ее, и не дай бог, навестить. У нее могут быть из-за вас неприятности. Так что, вы уж, молодой человек, не подведите девушку перед венцом.

Я вышел убитый и растерянный, пошел крутить круги по беговой дорожке, сколько я их накрутил – не замечал, и дал себе клятву – отныне никаких женщин, никаких девушек, нет коварнее и злораднее красивых, и пошли они все к черту!

Так началась, пронеслась скоротечно и закончилась моя первая и единственная в те мои восемнадцать лет любовь.

Никогда больше, ни к одной женщине, не было у меня такого искреннего и восторженного влечения.

Домой Олег привез меня на своей машине. «Жигуленка» мне не вернули, когда я спросил, могу ли забрать машину, следователь ответил, что он ее еще не смотрел, ему надо убедиться, что там ничего не спрятано – в общем очередная чушь, отговорка, что им далась эта старенькая, выпуска 1976 года, машина, мне до сих пор непонятно.

Встретились мы с женой у калитки, ни о чем не говорили, обнялись молча и долго так простояли – все было ясно без слов.

Дети уехали, мы остались вдвоем, тогда-то она и рассказала, как ее преследовали, оскорбляли, как над ней буквально издевались Катков и его команда.

За домом установили слежку, телефон прослушивался, Катков постоянно рвался в дом – «мне надо показать вам одну бумагу!». Жена его не пустила.

– Покажите постановление на повторный обыск!

– Да я на вас ОМОН напущу!

– Напускайте, я знаю, что вы все можете, все в вашей власти, но домой я вас без детей и адвоката не пущу.

– Ничего, дождетесь, мы выгоним вас обратно в вашу Якутию, что вы сюда приехали, жили бы в своем Мирном!

– Ну вот, видите, вам уже дали право определять, кому где жить! Я же говорю, вы всесильные, вы можете все.

Сама с утра из дому уезжала к внукам – родители их большую часть времени проводили в Нижнем. То с передачей, то у адвоката или у следователя.

В деревне, вокруг дома и на дорогах, Катков расставил посты из своих людей – раз добровольно не пускает, подкараулим, когда будет возвращаться и зайдем в дом вместе с ней, куда она денется.

Возвращаясь, жена проезжала на одну остановку дальше, внимательно с горки осматривала местность, засекала, где расположены посты, обходила их задними тропами. Перебиралась с большим трудом – женщине под шестьдесят! – через высокий забор, и заходила в дом. Постовые так не разу ее не заметили.