Юрий Запевалов - Золото севера

До насосной метров восемьсот, по болоту. Все подходы к насосной со стороны поселка, от зоны подхода не предусмотрено, а потому ни тропы, ни дороги нет. Но пробираться как-то надо. Надо. Пошел. По кочкам, по видимому сушняку.

В насосной Георгий быстро определился – сработал предохранитель. Нашел. Да, вот они, в ящике, запасные. Поменял, позвонил диспетчеру, так и так, нашел, заменил, можно ли включиться, не работают ли на линии? «Да нет, все у вас, включайся». Через пятнадцать минут все заработало, зашуршала отвальная галька, пошли золотые пески.

Вот после этого случая бригада приняла Георгия уже безоговорочно. А это значит – на всю оставшуюся жизнь бригада за Георгия костьми ляжет – не тронь наших!

Богата земля северная. Георгий каждый раз изумлялся и восхищался, когда приходил посмотреть на работу бульдозеров, что подавали пески в завалочный бункер. Не мог никак привыкнуть к тускло блестевшим золотинам на гусеничных башмаках бульдозера. Кто бы рассказал, никогда не поверил бы, что вот так просто, в куче песков – видимое золото. А бульдозерист равнодушно толкает пески в бункер, «питатель» подает их дальше на конвейер и золотоносное сырье течет по предназначенной ему схеме аж до резиновых ковриков на шлюзах промприбора. А ночью, после второй смены – «сполоск». Теперь уже не доводчик с помощником, целая бригада работает на шлюзах, под надзором вооруженной охраны, специальная комиссия принимает и опечатывает банки с золотом и не по нескольку сот граммов, а килограммы, и даже десятки килограммов снимется со шлюзов. И горняк не ползает с мешочком по поселку, не ищет кассира, касса работает круглосуточно – то принимает добытое золото, то отправляет на прииск. Со шлюзов везет в кассу специальным транспортом добытое за сутки золото специальная комиссия и специальная охрана! Не горняк, с мешочком подмышкой!

Смена Георгия в передовиках, она первой на прииске намыла и килограмм, и десять килограммов, и пуд. Это такие вехи передовиков на прииске, это отмечалось в стенгазетах, за это бригада премировалась. Поощрялась. Уже через два месяца почти все члены бригады – кому устав «зоны» позволял – были за «ударную» работу переведены и жили на свободном поселении, в прилагерном посёлке. Очень гордились этим!

Отношения с бригадой у Георгия были дружеские, но не панибратские, этого не позволяли себе рабочие. Держал необходимую дистанцию и Георгий. На «перекурах», у постоянно поддерживаемого костра – то надо чаёк подогреть, то заварить «чифирьку», любимый «зэковский» напиток, то обед подогреть – часто заходили разговоры о жизни лагерников. Некоторые не скрывая рассказывали о себе – было что-то в Георгии этакое человечное, люди распахивались перед ним, рассказывали иногда откровенно – за что судьба их так больно ударила.

В бригаде работал электрик. Пожилой, далеко за пятьдесят, политический. Вадим Сергеевич звали его все почтительно. С уважением. «Сидит» давно, и как он однажды выразился, освоил все «лагеря» страны, во всех климатических зонах. Бывший полковник Генерального штаба – это Георгий узнал из анкеты, всех, кого допускали к золоту, первый отдел знакомил с анкетами. За что попал в лагеря этот полковник Генерального штаба долго не рассказывал, а тут как-то вечером, электрика не было, он остался на вторую смену. Когда все механизмы вертятся, работают, делать в вечернюю смену особенно нечего, все подготовительно-заготовительные и ремонтные работы делаются днем. Сидя у костра они с Георгием и разговорились.

То было время «реабилитаций» виновных-невиновных, низвержений авторитетов. Двадцатый съезд, разоблачение культа Сталина, свобода мнений, свобода «болтовни» и самоутверждений вчерашних уголовников.

Георгий об этом и заговорил у костра – скоро свобода всем «политическим», вовсе они не предатели, не враги народа, скоро и вам, Вадим Сергеевич, наверное, придет постановление о реабилитации, – ну и еще что-то в том же духе.

– Наивные вы ребята, нонешнее поколение, всему-то вы верите, что вам рассказывают. Да было бы тебе известно, молодой человек, иным уголовникам и не снились те преступления, за что сидят политические. Я вот давно уже здесь, на Эльге, а что-то не помню, чтобы кого-то отпустили, помиловали. Сегодня вот много говорят, что лагерей скоро не будет. Может, и не будет лагерей, но только не потому, что нас, «зеков», выпустят. Подумай, если нас всех сегодня выпустить, чего мы там со своими обидами натворим? Если лагеря кому-то понадобится ликвидировать, то и нас ликвидируют вместе с лагерями! Уж это, как говорилось в старину, и к бабке не ходи!

– Но вот Вы-то сами, Вы же «политический»! Вас то за что посадили, не за анекдот же про Сталина?

– Что ты обо мне понимаешь, Георгий. Ну ладно, раз разговор такой пошел, теперь я уж старый, двадцать три года по лагерям «катаюсь», теперь уж мне за «болтовню» не добавят, расскажу, раз спрашиваешь. Так вот – я и есть настоящий убийца. Больше того, я загубил ребенка, собственную родную и любимую дочь. Да меня тогда расстрелять было мало. Но у нас тогда за убийство не расстреливали, расстреливали вот как ты говоришь, за «анекдоты» да за «болтовню» разную! Но – в основном за «богатство», за деньги наворованные. Если у кого были, тех-то уж точно – «подчистую», чтобы не «мозолили» глаза.

Георгий аж растерялся от неожиданности.

– Как же это.

– А вот так. Поехал я на работу, да забыл что-то, не помню уж теперь что, спохватился на работе, но закрутился немного, как всегда утром что-нибудь да есть неотложного. А часика через два вернулся – жена моя с нашим «политработником» в постели «тешится». Я сгоряча выхватил свой пистолет, мы тогда всегда были при оружии, да и уложил обоих прямо в постели. А тут дочь выскакивает на выстрел, она не успела в школу уйти, ну я и заорал – а, и ты туда же, такая же бл… растешь, и всадил в неё остатки обоймы. Не мог я тогда понять, как это, дочь дома, а жена с любовником, значит не впервые, значит привычно все это! Дали мне двадцать пять. Не за жену и не за дочь. Дали за политработника. Вот тебе и «политический».

– Неужели такое возможно, неужели это было, да еще с Вами?

– Было, еще и почище было. Ты пойми, Георгий, новые люди, новая власть, вчерашние унтера, студенты да бандиты всех калибров и мастей неожиданно пришли к власти. К неограниченной власти! К власти, о которой царь и не мечтал. Что они могли, что умели, а главное, что они имели? Вот и торопились жить, хватались за все и хватали все, что схватить можно. Никто, даже из них никто и никогда не верил, что эта, случайно свалившаяся на их головы власть, надолго. Вот и торопились. А вы – политические, политические… Да ворье такое же, только воровали «по закону». За что политических не любят уголовники? Думаешь за «родину», как рассказывают некоторые недоумки в разных там изданиях да повестях? Да за это самое и ненавидят, что они, воры, воровали с риском для жизни, а политические – по ими же установленным «законам». Ну, а теперь, конечно, сейчас все лезут в «реабилитацию». Да еще и орут о справедливости. Кто доносил на ближнего, тот и орет больше всех. Я не жду ничего, не за что меня реабилитировать. Дочь жалко, только перед ней я виновен, ни перед кем больше. Разве вот, еще и перед собой…