Юрий Запевалов - Золото севера

– Свалит все на меня! Но это не я, клянусь, вот перед всеми вами, перед женщинами, перед стариками – клянусь! Это не я. Да и – зачем мне?

Снова пришлось допросить стариков.

– Устюжанин, когда они здесь всё за столом закончили, он вышел на воздух, лесом, говорит, подышу. А Андрей лег спать. Это мы вместе с моей теткой видели. Я ведь ей племянником прихожусь, заболела она, меня к ней приставили. Она не говорит по-русски. Я ей переведу. Скажу, чтобы головой покивала, если правда. Ну, что Соколов спать лег.

Старуха подтвердила.

– Георгий, трогать здесь ничего нельзя. До приезда следователя. Надо ехать, сообщать срочно.

– Давайте так, Лена. Тело заберем, здесь все оставим нетронутым, в прокуратуру так и сообщим. А тело заберем. Вдруг они долго не смогут прилететь – сгниет же тело!

Так и сделали.

А на зимовье, как выяснилось по результатам расследования, случилось вот что.

Объезд лесосек Устюжанин с Соколовым начали именно с этой деляны. Они привезли с собой сахар, дрожжи и сразу по приезду поставили «брагу». Поселившимся в зимовье якутам поручили поглядывать за бражкой, а сами уехали осматривать другие делянки. По окончании всей работы вернулись к бражке и решили здесь пару дней отдохнуть. Бражка поспела, перебродила в березовом бочонке, что всегда имелись в лесных избушках для рыбы, ягод или других лесных надобностей. Смачно пахла свежая бражка перебродившими дрожжами и березовым соком. В бочонок вмещалось почти два полновесных ведра.

Сели лесники ужинать, да и засиделись заполночь. Захмелели крепко – в бочонке оставалось меньше половины содержимого напитка. Якуты давно спали. Они тоже попробовали терпкого напитка, но немного, чуть-чуть. И спать легли, не стали мешать молодежи. Свернулся у печки и захмелевший Соколов. А Женя забуянил, не мог уснуть, что-то, о чем-то, с кем-то спорил, разговаривал, иногда переходил на крик, потом вышел из избушки, хлопнув дверью. Якут-племянник не спал, проснулся, видел всё это – «шибко боялся, однако. Злой Устюжанин был, ругался с кем-то. Крепко ругался, однако, громко!».

Соколов спал, якут-племянник полежал-полежал и тоже задремал под утро. Устюжанин в дом больше не заходил. А утром его увидели у стены избушки мертвого. Он лежал лицом вниз, на груди лежал. Соколов его перевернул, убедился, что он мертв, закрыл ему глаза, сложил руки и срочно выехал на поселок. Рану и нож он не видел. Рана – под рубашкой, нож – под телом. А он Устюжанина так подробно не осматривал, рубашку не снимал. В поселок быстрей торопился.

Приехавшие следователь и судмедэксперт заново всех опросили, поговорили с якутами, сделали «вскрытие» прямо в медпункте поселка. И пришли к выводу, что в лесу произошел несчастный случай. Устюжанин видимо зачем-то размахивал ножом, споткнулся, упал на этот нож и заколол себя этим падением. Умер сразу.

Арестованного Соколова – выпустили.

Странно было видеть Георгию пожилого уже человека, прошедшего лагеря, дикий голод сороковых годов, когда лагеря месяцами не снабжались продуктами и жили тем, чем тайга их накормит, пережившего лагерный беспредел пятидесятых, когда в лагеря пришли вчерашние воины, повидавшие Европу и не принимающие все беззакония «на вытяжку», странно было увидеть такого человека плачущим. Андрей сидел на краюшке стула в кабинете Георгия и откровенно, нисколько не стесняясь – плакал.

– Перестань, Андрей. Возьми себя в руки. Ну, всё, всё, свободен, никто не подозревает тебя, успокойся.

– Георгий Александрович, я же знаю, одно твое слово и меня бы расстреляли. Скажи, ради бога скажи, как, чем я могу тебя отблагодарить!

– Живи, Андрей, живи и работай. Это будет самое лучшее, что ты сделаешь всем нам в благодарность.

– Да, конечно, но это не то. Много повидал я на Севере начальников, но чтобы вот так, стеной за работягу, такого, Александрыч, я еще не видел. И никогда не верил, что такие начальники могут быть. Ты, Александрыч, перевернул во мне все. Всё лагерное начальство простил я сегодня, когда узнал, что меня освобождают. И что освобождают, благодаря тебе, твоим показаниям, твоим характеристикам! Как отблагодарить тебя, скажи! Хочешь, я приволоку тебе из тайги медведя?

– Вот что, Соколов, кончай эти сопли. За работу берись. Андрей, я хочу назначить тебя бригадиром лесных заготовок. Ты же лесной инженер! Давай, берись, надо заменить Женю, «царство ему небесное». Давай, продолжи его дело. Вот, это и будет твоя нам благодарность.

– Георгий Александрович, клянусь тебе, всеми живыми и мертвыми предками и потомками своими клянусь, никогда ты не пожалеешь об этом своем решении.

Похоронили Устюжанина на высоком холме, над Бульбухтойречкой, над Бульбухтой-поселком, в строительство которого он вложил так много своих сил. И своего умения.

Это была первая могила на новом Бульбухтинском кладбище. Бульбухта подтвердила еще раз главное «пророчество» тайги – все беды от пьянки.

Знал ведь Георгий, что «пьяный» эксперимент еще аукнется ему, да не только ему лично, всему участку, не может пройти такое бедствие, а он так и называл проведённый водочный эксперимент – бедствие! – без последствий. Знал и ждал постоянно какой-то беды. Не знал только – где, что его подстерегает. Но ждал. И вот, верно говорят, что мысль материальна! Дождался таки!

С самого зарождения Бульбухты жила на участке хорошая, дружная семья Новодворских. Игорь Новодворский работал на драге электриком. Был он электриком опытным, грамотным, в его смену Подобреев за электрооборудование был абсолютно спокойным – что бы ни случилось Игорь найдёт, исправит. Игорь остался на Бульбухте после монтажа драги, работал на строительстве и свое оборудование знал с первой завёрнутой гайки. Участвовал и в пуско-наладочных работах, а потому всю дражную электрику знал, как говорится, «на зубок».

Еще до окончания строительства драги к Игорю приехали жена с дочерью, выбрали они в старом старательском посёлке более-менее подходящий домик, жена Надя выскребла и вычистила домик, сделала его «жилым», Игорь отремонтировал печку, так что жарко в их домике было в самые лютые северные морозы. Жили они достойно и дружно, радуясь той жизни сами, радуя друзей и соседей.

Одна беда, как тот «дамоклов меч» висела постоянно над ними – Игорь был склонен к запоям. Срывался неоднократно еще на строительстве, но когда упорядочилось на Бульбухте со спиртным, когда ввели они на участке этот свой «полусухой» закон, легче стало и Игорю, и Наде. Легче стало удерживать Игорю свой неуправляемый нрав – взять негде, а если и получали они субботнюю порцию, справлялись с затаившимся пороком легко.

Но вот этот эксперимент. Он всё и испортил. Исстрадавшаяся душа получила, наконец, свободный к алкоголю доступ! Дня два-три держался еще Игорь, сутками не уходил с драги, загружал себя, отвлекал от преступного желания работой, но не утерпел. Как-то возвращался с драги, завлекли его старые дружки в общежитие – и он «поплыл».