Юрий Запевалов - Уральские россыпи

И всё же, Георгий видел, что из шахты Ельцин вышел в какомто, нет, не в угнетённом, но всё же в каком-то «натянутом» состоянии. Не то, чтобы ему что-то не понравилось. Нет. Просто, шахта, она и есть шахта. Всё это под землёй, глубоко, загадочно, непонятно. И, как не «харахорся», а всё же «неприятно». «Неуютно» как-то!

На драге задержались недолго. Но чувствовалось, на драге Ельцину нравится больше. Всё открыто, всё на виду, всё можно пощупать, осмотреть, светло, тепло и всё как у людей!

Показали «доводку». Стол, молодая женщина, в лёгком специальном костюме, в руках «скребок», и желтая струйка золота.

Вот оно, на виду, вот, отгребают девичьи руки «шлам», не грязь, нет, черные металлические примеси, и отгребают желтый песок, золото, так легко, и так небрежно, скребочком – вот золото, а вот шлам.

Ельцин был поражен простотой процесса.

– Это что же, вся эта махина, в не одну тысячу тонн, на плаву, поставляет каждую минуту пять кубометров золотоносных песков, всё это перерабатывается на вашей плавучей фабрике и в конечном итоге вот эта «девчушка», вот так, своим скребочком, получает конечный суточный результат? И сколько же у вас здесь?

Начальник драги Суворов Виктор Александрович небрежно осмотрел медные блюдца, наполненные золотым песком, и так же небрежно, глядя прямо в глаза высокому гостю, сказал:

– Здесь немного, Борис Николаевич. Здесь, я думаю, так, на глазок, без взвешивания, здесь я думаю килограмма полтора. Ну, может чуть побольше.

– А можно, я пощупаю. Пересыплю, с ладошки на ладошку.

Ты где, молодой начальник? Так ведь ты учил меня – «пересыпать»? С ладошки на ладошку?

Георгий засмеялся.

– Да, Борис Николаевич, именно «пересыпать», и именно «с ладошки на ладошку». Только так познаётся истинно золотой песок! Пересыпайте, не бойтесь. Главное, чтобы не прилипло что-то к пальцам руки.

– Ну, ты и нахал. Я, конечно, попересыпаю, с руки на руки, твой песок. Но давайте, осмотрите меня тщательно после этих контактов с золотом, профессионально осмотрите. Чтобы не прилипло что-то. И не только золотой песочек. На этих ваших приисках и еще что-нибудь может прилипнуть.

– Обижаете, Борис Николаевич. На приисках как раз и не прилипнет. Если уж и прилипает что-то, то не на приисках, прилипает совсем в другом месте.

Ельцин внимательно посмотрел в глаза Краснопёрову. Тот тоже уперся, взгляд не отвёл.

– Рисковый ты парень, видать. Да только смотри, «не зарывайся». Я то стерплю, а вот как другие, стерпят ли, понимаешь!

Ельцин подержал в руке золото, задумался, рассматривая мелкие золотинки, прищурился с усмешкой, высыпал золотой песок в ковшик, подержал и его, как будто взвешивая, или определяя на глаз – а сколько же его, этого золота здесь, в этом ковшичке, сказал задумчиво.

– И это вот из-за этого невзрачного желтоватого песочка столько страстей, столько трагедий, столько восторгов? Столько взлётов, и столько падений? И столько человеческих жизней!

Господи! Да как же ты мог это всё допустить! Ладно, пойдемте.

Хватит с нас сегодня этого золота.

Перешли в столовую, самое большое помещение на драге.

Свита Секретаря расселись за столами, горняки стояли вокруг столиков.

– Ну, а чем кормите рабочих на своей драге, можете показать?

– Галя. Покажи, чем покормить Первого секретаря Обкома можем!

– Ну, уж нет! Не надо Первого секретаря. Вы мне покажите, чем рабочих кормите.

Галя принесла раскладку обеда для дражников – борщ, котлеты с пюре, компот.

– Вот! Вот, компот, можно попробовать?

Галя принесла компот.

– А что! Славно, славно. А сколько стоит обед дражника? Ну, вот всё это – борщ, котлеты, компот. Сколько платит рабочий?

– Галя, покажи расценки.

– Обед, Борис Николаевич, стоит 35–40 копеек.

– Как так? Почему же в городской столовой такой обед стоит полтора рубля? Вы что, устанавливаете свои расценки? Не государственные? А куда прибыль теряется?

– Борис Николаевич, – Суворов даже встал от волнения, – стоимость обеда у нас определяется стоимостью продуктов, которые мы закупаем. А всё остальное у нас ведь свое. Электроэнергия, транспорт, зарплата работников столовой, нам не нужна аренда помещений, всё это здесь, на драге, и все эти затраты на драге всё равно имеют место, есть ли столовая, нет ли столовой, ну, кроме зарплаты повара, конечно, так что у нас стоимость обеда, это стоимость продуктов. Которые закупает повар, и счета которых повар этот предъявляет бухгалтерии.

– А еще стаканчик компота можно? Замечательный компот.

Да, я смотрю, вы на своих драгах к «Коммунизму» придёте значительно раньше всей страны нашей. Молодцы. Одобряю. Мне как-то говорили, что на золоте работают золотые люди. Я счастлив, что побывал у вас, счастлив, что убедился, понимаешь, что на золоте действительно работают золотые люди. Спасибо. За всё спасибо. И за золото, и за людей золотых, понимаешь, и за труд ваш тяжелый, но замечательный.

Каменщиков встречал у трапа.

– Всё готово, Георгий Александрович. Как у вас? Как с программой посещений? Как с возвращением в Свердловск, когда?

– Сейчас. Главное спокойно, не суетись. – Георгий пробрался сквозь плотное кольцо Первых секретарей – городских, районных – секретарей, окруживших Ельцина, к Крюкову.

– Михаил Кузьмич, у нас всё готово, как предложить всё это «начальнику»?

– Сейчас. Подожди. Он что-то с Красноуральцами обсуждает, сейчас, постараюсь вклиниться. Иди за мной.

Крюков резко вклинился между Красноуральским секретарём и каким-то юношей с квадратными плечами и обратился прямо к Ельцину.

– Борис Николаевич, там же уха стынет! Сколько можно об этих «делах» говорить? Они никогда не остановятся! В Свердловске понятно, там все говорят и помногу. Но здесь, на природе! Вы что, хотите уехать и не попробовать ухи из речной, свежей, вот только сейчас пойманной уральской рыбы?

– Господи, Миша, да где ты раньше-то был? Мы же на выезде. Я уже дал команду – отъезд!

– Ну и правильно. Отъезд от Горкома партии. На отдых. На природу. Нам ведь стесняться нечего. И стыдиться нечего. Мы поработали. Мы имеем право отдохнуть. Место определено, костёр горит, речка ждет и уха «томиться». Давайте команду – по машинам!

Место Каменщиков определил просто идеальное. Небольшая речушка Каменка впадала в Салдинку. Метров за четыреста-пятьсот от этого впадения образовалась большая «заводь», метров триста в длину, и метров двести в ширину. Заводь естественная, образованная каменистым порогом. На берегу этой заводи Каменщиков и организовал «становище» для гостей.

Сложили огромный костёр, с приездом гостей его подожгли.

Вспыхнул большой огонь. Жёлтый язык пламени поднялся до самых вершин окружающего поляну леса.