Владимир Орлов - Усы (сборник)

Я отдал «Происшествие…» в «Юность», члены редколлегии забили его отрицательными суждениями. С надеждой и страхом понес рукопись в «Новый мир». Одобрили! Заключили договор, а редактором согласилась быть сама Анна Самойловна Берзер, которая готовила к публикации первые произведения Солженицына.

Но ее правка меня удивила: вся рукопись исполосована. Что-то вычеркнуто, что-то вписано. Я сказал, что могу принимать или отвергать замечания, но это уже не мой текст. «Не согласны?» – «Не согласен». – «Тогда пишите на каждой странице: «С правкой редактора не согласен» и расписывайтесь. Я хотела спасти ваш роман, – добавила с сожалением, – потому что он действительно интересный. А цензура снимет эти куски, не заботясь, как все будет согласовываться». Мне дали другого редактора. Рукопись почти без правки через какое-то время ушла в набор, определили в каких номерах 1974 года появится роман. А потом набор рассыпали…

Считалось, что цензура отменена, что Главлит следит только за тем, чтоб государственные тайны не проникали в печать. За все остальное отвечает редактор. Но цензор мог на что-то обратить его внимание. И попробуй проигнорировать. На экземпляре «Происшествия в Никольском», побывавшем в Главлите, я увидел легкие карандашные пометки – на тех местах, которые вычеркивала Анна Самойловна. Я мысленно перед ней извинился… Замечания бывали непредсказуемы. Когда шел «Альтист» потребовали заменить большого красного быка на синего. Лиля (жена – Т.А. ) замазывала его по всей машинописной рукописи. Компьютеров-то не было…

Отдельной книгой роман «Происшествие в Никольском» должен был вот-вот выйти в издательстве «Советский писатель». Звонил зав. прозой: «Ничего подобного не читал в последнее время – так эмоционально…» Жду, когда книга поступит в магазины, и вдруг получаю письмо от него: перед выходом перечитали, такие страшные вещи – это все-таки единичные случаи… Требуется просветление…

Я не понял, что значит «просветление», обещал подумать, но отваги заявить: «Режьте меня, ничего не буду делать!» – во мне уже не было. Конечно, казнил себя. Роман вышел незамеченным, тогда говорили: если книге не предшествует журнальная публикация, то это могила неизвестного солдата.

– В «Лягушках» писатель Ковригин, от которого ты старательно дистанцируешься (роста прибавил, возраст убавил, собственное детство отдал его отцу), чтоб не узнали в герое автора. Но все равно читатели, даже лично с Орловым не знакомые, его узнают. Так вот Ковригин рассуждает о «нерожденных детях» – своих неопубликованных работах. Если они не обретали жизнь в печатном виде, то как бы оставались внутри автора, мешая зарождению и развитию в нем новых сочинений.

– Это я и студентам говорил…

– Как же ты жил семь лет с «Происшествием…» и в ожидании его выхода?

– В муках и радостях: когда писал, чувствовал, что пришел к собственной интонации, ее свободе. Только тяжело было проживать горькую историю с подростками. Во мне оказалось запертым чувство юмора… И неожиданно для себя – уже к концу работы над романом – я начал писать рассказ «Что-то зазвенело» – о любви домового к реальной земной женщине. Очень дорогой для меня рассказ.

– Как предтеча «Альтиста Данилова», как выход на новый виток творчества?…

– Можешь и так думать. В «Юности» рассказ сразу набрали – художник Иосиф Оффенгенден сделал прекрасные рисунки – и… разобрали. Получил письмо от Бориса Полевого – он любил писать письма, хотя накануне мог все сказать: «Уважаемый Володя, Вы написали хороший рассказ. Но у нас свободная американская редколлегия. И на редколлегии решили не помещать ваш рассказ». «Американская редколлегия» – осторожный ответственный секретарь. Так же и в «Смене»: набрали «Что-то зазвенело» – разобрали. Услышал, что Стругацкие составляют сборник фантастики. Аркадий прочитал мой рассказ, включил в книгу, но его выбросили. Я пошел в издательство «Молодая гвардия», к редактору: «Объясните, в чем дело? Это что, антисоветский рассказ? Чем он не устраивает?» Она ответила: «Он слишком талантливый». Возникла идея снять фильм. На Мосфильме известные режиссеры передавали рассказ из рук в руки… В результате самый известный сказал: «Да, рассказ интересный, но непроходимый, никто не разрешит поставить…»

В Питере на Ленфильме в это время взяли и закрыли производство четырехсерийной картины «После дождика в четверг». Был уже директор со штатом, автомобиль, почти все актеры подобраны…

Меня часто спрашивали: «Как жизнь на вольных хлебах?» Воля есть, говорил, хлебов нет. За семь лет я опубликовал только один маленький рассказ «Трусаки». Какие-то остатки гонораров быстро истаяли. Жена пошла работать (прежде не могла: сын был несовместим с детсадом), вскоре заболела, так что получала полоклада. Бывало, что на пропитание семьи я мог тратить рубль в день.

– Не мог хотя бы на время вернуться в газету?

– Нет. Я продолжал делать то, от чего натура уже не могла отказаться – писал. В моменты полного безденежья мне улыбалась Хрюшка.

Приходил перевод на десять рублей – колоссальная сумма! Но деньги были явно не мои. Когда пошел на почту, чтобы вернуть, выяснил источник поступлений: «Гонорар за стих. Хрюшка улыбается».

Сочетание Владимир Орлов нередкое, в том числе и в писательской среде. Был Владимир Николаевич Орлов, ленинградский литературовед, автор «Гамаюна». Эту замечательную книгу о Блоке до сих пор незаслуженно (для меня) вписывают в мою библиографию. Я же по просьбе питерского профессора никогда ничего не подписываю «Вл. Орлов» – это его монополия. И был еще в Симферополе Орлов Владимир Натанович. Вот он-то и сочинял забавные стихи про веселую Хрюшку. А так как она бесконечно мне улыбалась, то я потратил много времени и сил на то, чтоб гонорар переводили ее хозяину. А Хрюшка все равно – нет-нет, да и улыбнется. Значит, жди чего-нибудь – радостей, пакостей.

– Но регулярность «хлебов» как-то наладилась?

– Подрабатывал внутренними рецензиями, литконсультациями, как почти все советские писатели. Тогда редакции должны были отвечать всем авторам, приславшим свои произведения – сейчас такого нет, – разбирать их.

– И можно было что-то ценное выловить в графоманском потоке?

– Да. Однажды в «Юность» прибыли вахтенные журналы с острова Карагинский, в Баренцевом море. Работник маяка Борис Агеев на разлинованных страницах накарябал повесть. Сочинений «от руки» редакция не принимала, но я, прочитав, пошел к главному редактору и сказал, что это надо печатать. Как человек азартный, Полевой отправил маячные журналы машинисткам, а по прочтении повести распорядился доставить автора с маяка в «Юность». Борис Агеев выпустил потом несколько интересных книг. Мне это было радостно.