Василий Сретенский - Йестердэй

Эта книга не была бы написана, если бы один мой знакомый не прислал мне, то ли по ошибке, то ли намеренно, чуть ли не все файлы со своего компьютера, а другой не всучил что-то вроде дневника, который он вел в течение нескольких недель летом 2008 года.

Дневник – слово не совсем подходящее. Еще менее подходит слово «записки». Наиболее точно определил этот жанр один литературный критик, представляя ныне забытую книгу: «бормотание главного героя просто так, ни о чем».

Автора этого «дневника», я знаю и недолюбливаю уже лет двадцать пять.

Впрочем, оба эти утверждения: и «знаю», и «недолюбливаю» относительны. Мне всегда казались, по меньшей мере, странными его бесцеремонность по отношению к друзьям и, в особенности, к их вещам; демонстративная дружба с чужими детьми и домашними животными (при отсутствии собственных); умение вести задушевные беседы с совершенно незнакомыми людьми. Да, мы кивали друг другу в студенческие годы, попадая в одну кампанию, с периодичностью раз в полгода и даже пару месяцев работали сторожами в одной бригаде, но в разные дни. Охраняли мы консерваторию. Только не спрашивайте от кого.

Учились, кстати, на разных факультетах одного университета. Он – на журналиста, я на историка. Только не спрашивайте зачем.

А в следующие двадцать лет мне вполне успешно удавалось не встречать его у общих знакомых и не брать в руки те сорок с лишним периодических изданий, в которых этот мой знакомый размещал свои, с позволения сказать, статьи. И я не считаю, что прожил эти двадцать лет зря.

Имя и фамилия этого моего знакомого стоят на обложке книги: Афанасий Полушкин. Сам же он везде, кроме военкомата и нескольких отделений милиции, отзывался исключительно на имя Пол.

Эта информация приводится здесь только для того, чтобы не возникало путаницы по поводу авторства всего того, что помещено ниже. Дело в том, что примерно год назад я имел сомнительное удовольствие беседовать с Полом, причем дважды.

Первый раз он заявился ко мне домой на взводе, без звонка, с молоденькой девушкой. Девушка была симпатичная. Все остальное – просто отвратительно. Он требовал выдать ему «файлы Сретенского».

Василий Михайлович Сретенский (его имя тоже стоит на обложке), историк и мой коллега, некоторое время назад скончался при не вполне выясненных обстоятельствах. Перед смертью он передал мне материалы научного и биографического характера. Часть из них позднее, при моем скромном участии, была издана под названием «От/чет», что, видимо, привело моего незваного гостя к выводу о какой-то чрезвычайной важности материалов, оставшихся неопубликованными.

Каково содержание так называемых «утаенных файлов» и зачем они понадобилось небритому журналисту и его молодой спутнице, будет ясно из представленного ниже текста. Материалы я им, конечно же, отдал. Причин их держать у себя не было никаких. И незачем было так кричать.

Вторая встреча была совсем короткой. Он позвонил, зашел. Трезвый. Плюхнув на мой кухонный стол пластиковый мешок, в котором я впоследствии обнаружил двадцать три пронумерованные диктофонные кассеты разного цвета, Пол пробормотал что-то о том, что хочет покинуть Москву. Потом, видимо, вспомнив, как прошла предыдущая встреча, он произнес фразу, слегка напоминающую извинения сержанта милиции, наступившего на ногу бомжу. После этого он попытался попрощаться и уйти. Второе у него получилось.

Кассеты остались у меня. Видимо, Полу показалось что, подкинув мне свою историю, он сделает доброе дело.

Ну-ну.

Почему, спросите вы, я не отправил эти кассеты прямиком в мусорный бак или в интернет, а расшифровал их, скомпоновал в нечто читаемое, прилепил самое бестолковое название, какое только смог придумать и понес в издательство?

Позвольте ответить Вам вопросом на вопрос. А почему Вы купили (взяли в библиотеке, у друзей, нагнулись и подняли с тротуара) эту книгу?

Вот и я также.

февраля 2010 К. А. С. 5

Стол. Ну, какой… обычный, деревянный с потрескавшимся темным лаком. След от утюга на нем. Еще пятно светлое, в разводах. На углу скатерка застиранная. На ней водки бутылка, рюмки, стаканы, одинаковых нет. Капуста в миске. Квашенная. Грибочки. Сковорода жареной картошки. Тарелки, миски. Двое сидят за столом, остальные столпились рядом.

Тот, что сидит справа – хитрый донельзя. Взгляд пронзительный, рожа небритая, рот слега насторону. Слушает, не верит. Одет, как и те, что вокруг, во что-то такое, в чем обычно дают интервью московским тележурналистам россияне, у которых опять кончился водопровод и прорвало электричество. Ну, фуфайка на молнии. Пиджак по моде 60-х годов, мал на три размера. Штаны рабочие, упертые с какого-то производства лет десять назад. Ботинки. Кажется. Рядом с ним женщина неопределяемого возраста, в кофте и юбке, то ли с сыном, то ли с внуком на коленях. Из-за спины выглядывают его родственники или соседи.

Тот, что слева, он еще хитрее, но выглядит добрым малым. Выпил рюмочку, тянется к грибам вилкой без одного зуба, а сам что-то втолковывает всем, кто собрался возле стола. Прическа – коленка, зато есть короткая ухоженная бородка. Костюм очень дорогой, но мятый, галстука нет, рубашка, явно в Лондоне купленная, расстегнута на четыре пуговицы. Волосы на груди пышно разрослись. Чуть выше ботинок, сшитых вручную, вместо носков прямо-таки шерсть.

Все это легко разглядеть, потому что он сидит в пол-оборота ко всем остальным, слегка развалясь на стуле, крякнувшем под ним, видимо, уже не раз. Свет – параболой, из окошка в верхнем левом углу, по лысине, белой рубашке, по вилке, ломаясь в бутылке и рюмках, перескакивает на слушателей, дробясь на их красных, то ли от смеха, то ли от водки лицах.

Картина называется «Банкир в гостях у крестьянина». Автор – Сербов Алексей Игоревич или Леха Серб.

Я любуюсь на дорожный плакат с постером картины, слушаю гудки объезжающих меня в страшной давке водил. Комментарии их я не слышу. Не слышу. Все знаю сам. Черт меня дернул с умом и талантом забраться на эту галеру. Вот первая и последняя мысль этих сорока минут. Знал же я, что улица Штаба Революции – это ловушка, но все равно поехал по всем ее рытвинам в обход пробки на Ленинградке. Вот моя Буренка и сдохла. Кормилица, клинвышыбать! Стала чуть не боком под плакатом Лехи Серба: любуйся Пол, жди аварийку. Вот жду. И нечего гундеть над ухом, все там будем.